Я иду к тебе

Беседа в таком духе продолжалась до подачи второго блюда. За расстегаями разговор благодаря Версалю перешел уже на французскую живопись. Обсудив достоинства Энгра и Жака Луи Давида, книгу Эжена Делакруа «Мысли об искусстве и о знаменитых художниках» (тут Ника смогла вставить замечание-другое, потому что книгу тоже читала), мужчины углубились в теоретический спор, можно ли импрессионизм отнести к последнему реалистическому течению, или это уже первая ступень модернизма. Исхода спора Ника не услышала, так как где-то на середине дискуссии начала убирать со стола, чтобы подать десерт.

Когда она в очередной раз вошла из кухни в комнату, говорили уже об античных камеях. Это был конек Старцева — у него у самого было неплохое собрание камей и гемм. Ника удовлетворенно улыбнулась: она уже знала, что будет дальше. И точно: Павел Феликсович встал из-за стола и предложил перед десертом и чаем посмотреть «кое-какие любопытные экземпляры». Его собеседник, разумеется, с готовностью согласился.

Мужчины перешли в кабинет — наслаждаться видом сокровищ крестного. Когда Ника спустя десять минут заглянула в дверь, Андрес, сидя в глубоком кожаном кресле, рассматривал через лупу сердоликовую головку Амура периода ранней Римской империи. Ника поняла, что в этом раунде Андрес шутя одержал победу: Павел Феликсович допускал к своим любимым камеям только избранных.

От Старцева они ушли уже глубокой ночью. За камеями последовал подробный осмотр римских монет, потом перешли к французской миниатюре…

Перед уходом Андрес почтительно испросил разрешения как-нибудь на днях зайти и продолжить осмотр и разговор. Разрешение ему было дано с великой радостью: уж Ника-то знала своего крестного и видела, что он в восторге от слушателя и собеседника. Следующий визит решено было не откладывать в долгий ящик, так как Старцеву через десять дней нужно было лететь на конференцию в Иерусалим. Договорились встретиться в ближайшие выходные.

— А знаете что, юноша, — сказал Павел Феликсович, уже прощаясь, — если у вас будет время и на недельке, то заходите не церемонясь. Милости прошу. Попьем чайку, и я вам покажу замечательные экземпляры фламандских гравюр. Интересуетесь?

— У вас есть и фламандцы? — оживился Андрес.

— Немного, но все — как на подбор.

— Ладно, дорогие мои, — Ника потянула Андреса за рукав. — Уже почти час ночи. Тебе, дядя Павел, давно пора спать, у тебя режим. Андресу вставать завтра ни свет ни заря. А нам еще до дома добираться.

— Ладно, ладно, — добродушно сказал Павел Феликсович. — Спасибо тебе, что познакомила нас. Молодец.

Он проводил их до лифта, поцеловал Нику в щеку, пощекотав седой бородкой, потом пожал руку Андресу… Двери лифта закрылись, а он все стоял на лестничной площадке — такой седой и благообразный в своем бархатном пиджаке и такой одинокий.

Утром Андресу действительно надо было вставать в семь — в девять у него была назначена деловая встреча, и они, разумеется, абсолютно не выспались. У Ники сегодня в двенадцать была запись у «Петра и Марка», но она встала раньше семи, чтобы приготовить Андресу завтрак. Он не заставлял ее, даже просил не беспокоиться и поспать подольше, но ей самой страшно хотелось. Разумеется, он и сам мог приготовить себе бутерброды и яичницу! Зато Ника сегодня провожает его на работу, как и положено жене.

Приняв у порога прощальный поцелуй своего любимого и закрыв дверь, Ника отправилась на кухню мыть посуду. Даже это неприятное занятие было теперь в радость. Горячая вода веселой струйкой лилась на Никины любимые тарелки с каемочкой из васильков и тонкие фарфоровые чашки. Потом настала очередь кастрюльки и сковородки. Вдохновившись, Ника решила заодно навести в кухне образцовый порядок и начистить донышки всех кастрюль, стоящих на открытой полке. Натирая их до блеска жесткой щеточкой, Ника во все горло распевала так пришедшуюся к случаю старую песню Пугачевой. Журчала вода, за окном слышался шум машин с Беговой, в комнате был включен телевизор — передавали новости, а Ника пела: «Любовь, похожая на со-о-н, счастливым сделала мой до-о-м, но вопреки законам сна пуска-ай не кончится она…»

В эту какофонию звуков вполне вписался бешено затрезвонивший телефон. Ника, не успев даже руки вытереть, подлетела к аппарату и схватила трубку. Почему-то она была уверена, что звонит Андрес.

— Алло, алло! Дорогой, это ты?

В трубке нерешительно хмыкнули, а потом робкий женский голос неуверенно сказал:

— Простите… Это квартира Вероники Войтович?

— Да, — удивилась Ника. — Вы с ней и говорите.

— Вероника! Еще раз простите… Я вас… тебя не разбудила?

— Да нет, ничего страшного.

Голос казался странно знакомым, но Ника не могла сообразить, кто это был. Однако долго ломать голову не пришлось.

— Вероника, это Мара. Ну, помните? Из Каунаса.

— Мара! — Ника от удивления чуть не села мимо стула. — Мара! Но ведь я же тогда… Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Андрес, когда приезжал, оставил Раймонду твой телефон и все рассказал.

— Послушай, — Ника покраснела, — мне ужасно стыдно, что пришлось тебя обманывать. Я не хотела, просто так получилось.