Я иду тебя искать

Наташа многого не рассказала Люсе. Да и как об этом расскажешь? Как расскажешь о том, как ты целыми ночами напролёт плачешь в подушку, втихаря, чтобы никто не видел и не слышал? Как рассказать о том, как и твоя мать плачет навзрыд, разрывая душу на части? Как рассказать о том, что твой папа ходит погруженный в себя и ни с кем не хочет разговаривать, а когда мама однажды попыталась его утешить, он накричал на неё, а потом заплакал и, хлопнув дверью, закрылся в комнате и два дня потом оттуда не выходил? У Наташи до сих пор в ушах стояли его слова: «Светка, да кому нужны твои утешения? Тебе ни за что меня не понять, даже и не пытайся. Ведь ты-то здесь останешься жить дальше, а я умру. Вот и не лезь ко мне, потому что все твои слова – это лишь пустое сотрясение воздуха. Ты – будешь жить, а я – умру». Как обо всём этом рассказать? Люська всё равно не поймет. У неё никогда никто не умирал. У неё все живы и, слава богу, более или менее здоровы. Ей не понять.

Наташа села на траву, положила рюкзак на колени и уткнулась в него лицом. Люся опустилась рядом и просто сидела и смотрела вдаль. Вокруг жужжали шмели и мухи, пахло травой. Солнце припекало, грея колени, выглядывающие из-под коротких юбок. Мир был слишком хорош, чтобы уходить из него навсегда. Это так несправедливо – умирать, когда так хочется жить, когда вокруг всё благоухает и звенит от счастья. Наташа всхлипнула. Интересно, а как это, знать, что ты завтра умрёшь и больше никогда ничего не увидишь и не почувствуешь? Как это знать, что завтра все проснутся утром, как обычно, примутся за свои повседневные дела, а тебя уже не будет в этом мире? Как это, знать, что ты просто уснёшь и больше никогда не проснёшься? Этот мир больше никогда не распахнёт для тебя свои объятия, ты канешь в пучину небытия, несуществования. Тебя просто больше не будет. И возврата из этого состояния нет. Наташа почувствовала, как по её телу пробежал холодок, несмотря на то, что солнце припекало всё сильнее. Наташа поёжилась. Люся погладила Наташину ногу.

– Наташ, ты вся в мурашках. Ты что, замерзла?

Наташа непонимающе посмотрела на Люсю, потом на свои ноги. Они и в самом деле были покрыты мурашками. Наташа обняла свои колени.

– Я не знаю, Люська. У меня сейчас такие мысли в голове. Даже не думала, что такие могут быть. Весь мир как будто покрасили чёрными красками. Я не верю, что смогу теперь когда-нибудь чему-то радоваться.

***

Копытов, Кузнецов, Шебакин и Лысенко вывалились из школы. Рюкзаки полетели на газон. Туда же полетели пакеты со сменкой. Дурацкие правила не позволяли приходить в школу без сменки, даже несмотря на то, что погода была идеальная и испачкать пол было просто невозможно. С утра при входе в школу стояли дежурные и проверяли у каждого сменку. Если сменки не было, отправляли домой. Никакие ухищрения не помогали, потому что дежурные про них знали, а рядом еще обязательно стоял кто-нибудь из учителей и зорко следил за процессом проверки. Поэтому приходилось таскать с собой ненавистную сменку даже в теплое и сухое время года.

– Да здравствует свобода! – закричал Копытов.

– Ура! – подхватили остальные.

– Слушай, Лысый, а ты на дело точно идёшь? – спросил Копытов.

– А я пока ещё думаю. Чисто теоретически это дело, конечно, интересное, но надо брать в расчет риск, которым мы все себя подвергаем, – сказал Лысенко.

– Лысый, ты давай прикидывай быстрее, а то без тебя всё пройдет. Пропустишь такое событие, – сказал Шебакин.

Ребята подхватили рюкзаки и пакеты со сменкой и зашагали подальше от школы. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

– Пацаны, – сказал Лысенко. – Я бы на вашем месте не стал брать с собой девчонок, потому что они все такие трёпла. Сегодня сходим – завтра весь посёлок будет знать про наши дела.

– Вот лично я с ним согласен, – подхватил Шебакин. – Бабы – это зло.

– Как говорится, шерше ля фам, – ввернул Лысенко.

– Во-во, – сказал Шебакин.

– Так ведь позвали их уже, – сказал Кузнецов. – Куда теперь от них деваться?

– Да не пойдут они, пацаны, – сказал Копытов. – Вы список вообще видели? Все зассали.

– А если припрутся? – спросил Кузнецов.

– Давайте решать проблемы по мере их поступления, – сказал Копытов.

Лысенко наклонился, чтобы завязать развязавшийся шнурок на кроссовке. Копытов подскочил к нему сзади и отвесил ему пинка.

– Копыто, я тя ща урою! – заорал Лысенко.

Кузнецов и Шебакин заржали.

– Лысый, ты сначала очки сними, прежде чем урывать-то будешь, а то ненароком разобьются, как до дома-то добираться будешь? В первую канаву упадёшь, – орал Копытов.

Лысенко подскочил к Копытову сзади, запрыгнул ему на спину, обхватив коленями живот, и начал его душить.

Шебакин с Кузнецовым загибались от смеха.

– Лысый-то, Лысый-то разъярился, – кричал Шебакин. – Щас он Копыто оприходует.

– Я сейчас тебя оприходую, Шеба, – крикнул Лысенко, не отпуская Копытова.

Шебакин скрючился от смеха.

Немного успокоившись, ребята продолжили путь.

– Слушайте, пацаны, а где Сусанин? – спросил Кузнецов.

– Ой, и правда, Сусанина нет, – сказал Шебакин. – Наверное, новенькую в болото повёл.