Я/Или ад

Я сел в кресло, и хозяин сделал мне трубочку опиума. Потом он стал мне рассказывать одну из характернейших историй, которые можно услышать в здешних местах.

“Когда я был мальчишкой, я жил в Америке. Мой папа был миллионером и привез меня сюда учиться делать деньги в неразвитых странах. Однажды он вышел из нашей комнаты, а ко мне пришел непонятный человек. Он ходил вокруг да около, а потом — раз! — всадил в меня большой шприц. И я погрузился в сладкий кайф. Теперь я понимаю, что это был героин. Когда я очнулся, я убежал из дома и стал везде искать этого человека. Однажды я встретил его на улице. Он стоял и говорил мне:

— А, пришел?? Ну как? Ты согласен на все? Так вот…

Но не успел я договорить, как мальчишка скончался — наверное, была слишком большая доза. Тьфу ты, дьявол!! Из-за него я лишился места и отсидел пять лет в тюрьме. Но я убежал! Было это так:

Стояла благоуханная ночь. “Тысяча чертей!” — сказал я. И тут за мной как раз залетел вертолет. Я уцепился за лестницу — и мы летели, летели, летели…

Я спрыгнул в своем родном городе и вошел в знакомый бар. Там сидел Джон — сколько лет!!

— Старина! — прокричал он мне. Он был абсолютно пьян.

— Джон, я на секунду… Где Мэри?

— О… — Джон вытянул большой палец. — Она спит…

Я бросился сломя голову вон — и узнал, что Мэри, моя Мэри… повесилась из-за какого-то остолопа.

Я долго рыдал, и Америка меня не успокаивала. Тогда я бросил все и записался в отряд космонавтов.

Часть восьмисотая

Мы тренировались очень долго.

— Ты полетишь на Луну, — сказал мне шеф.

Я жемчужно улыбнулся и съел завтрак, состоявший из апельсинового сока со льдом.

Нашу ракету строили почти полгода. Потом меня туда запустили — ура!!! И я долго летел. Ракета наконец прилунилась, и я пошел прыгать по всяким бугоркам.

А у меня с собой был аппарат, который улавливал телепатическое наличие. И я услышал настоящую речь:

“Вот он вдет. Ну наконец-то! Человек!.. Какая разница — я или он!.. Надо его убить. Так. Вот я иду. Ага — он ничего не замечает… И я выдергиваю шланг его скафандра! Как он лопнул!.. Ха-ха-ха!!!

Сделав это черное дело, я сел в его ракету и полетел обратно.

Я лечу — и кричу. А приземлился я как раз — тарарам — в этом самом месте. И вот такие дела происходят у нас… Видишь?”

Иванов 2-й закончил свою печальную повесть, протер седину на висках и откинулся в кресло, затянувшись трубочкой. Иванов 1-й, пораженный рассказом, долго не мог вымолвить ни единого слова.

— Хорошо, что ты хоть жив остался… После всего-то… — наконец сказал он. Потом он помолчал и добавил нерешительно: — А все эти твои превращения… Это как же понимать?

Иванов 2-й неожиданно рассердился:

— Как понимать!.. Что ты привязался? Рассказываю, как есть. Если б я сам что-нибудь понимал… Я уже вконец запутался. И у меня мокрые ноги.

Тут в дверь постучали. Иванов 1-й открыл дверь и увидел, что за ней стоят пятьдесят резиновых людей.

— Пошли вон отсюда! — цыкнул он. — Черт бы вас побрал! У, заграница… А помнишь нашу молодость, Ваня?! Как все было просто… А?

— Не помню, — огрызнулся Иванов 2-й. — Я спать хочу… И… боюсь…

— Чего ты боишься? Все это — бред.

— Да бреда я боюсь, идиот!! — заорал Иванов 2-й, повалился на кровать и стал мерно засыпать.

— Спи спокойно, дорогой товарищ… — произнес Иванов 1-й. — А я тебе сказочку расскажу.

Потрясающий мозамбик

Был свет. Было что-то. Точнее — что-то было. Неизвестно что, но было — это точно. Жил-был Иванов. Иванов занимался деланьем людей.

Он их делал, как из масла.

Вообще город, в котором он жил, был престранной штукой. Все люди ходили там по улицам и спали… Они клали голову себе на грудь и видели, может быть, какие-нибудь сны.

Что-то случилось с Ивановым. Он перестал понимать происходящее. Он стрелял у людей сигареты. Но все это было как-то не так…

Но потом он приходил домой и делал людей. Что-то кишащее, громоздкое и липкое плакало на его диване; в его комнате стоял запах великих тайн, великого творчества, и пахло кровью и красками, цветами и глазами.

Иванов был сам человек, у него были всякие друзья, с которыми он общался на разные темы; но все ему надоело, и он мечтал чинить пишущие машинки, но сначала он хотел создать человека — но не по образу и подобию своему, а идиота, кретина или дебила.

Иванов, как маньяк, расхаживал по комнате, и в кармане у него был финский нож. Перед ним лежали обнаженные мозги — белые, кровоточащие ранами духовных потрясений — птички сумасшествия уже свили там свои гнезда и чирикали, как сирена: забудь, забудь, забудь… А что, черт побери, я должен забывать?!!

Иванов, весь в крови, кроил эти мозги, он жарил птичек и пробовал их на вкус — отменно! — ибо он должен был знать все.

— Мой дорогой болван! — говорил Иванов про своих людей.