Я – инквизитор

— Глинтвейн, — сказала Наташа, ставя на маленький столик глиняный кувшин. Запах корицы, муската и горячего вина наполнил комнату. Глиняный кувшин, толстостенные керамические чашки, огромные яблоки, зеленые и красные, виноград. Фрукты привез Андрей. И вино тоже. Но другое. Глинтвейн — это Наташина идея.

— Мы должны отпраздновать! — заявила она.

— Что именно? — поинтересовался Ласковин.

Приобретение машины? Непобедоносный финал их с отцом Егорием борьбы или то, что ему не удалось стать убийцей?

— Весна! — сказала Наташа. — Весна пришла! Разве ты не почувствовал?

— Ах да, верно!

Андрей вспомнил теплый ветер, овеявший утром его лицо. И то, как быстро стаял снег на улицах, — остались лишь черные холмики по краям тротуаров. И впрямь весна!

— Да, — сказал он. — Праздник! Наливай!

Откуда Наташе знать о поражении Андрея, если он никогда и не говорил об этом?

Ласковину вспомнился разговор, вернее, два телефонных разговора, поставивших знак многоточия в их тайной миссии.

Первый — с отцом Серафимом. Второй…

Ласковину пришлось дважды напомнить Потмакову, что тот собирался сообщить однокашнику о своем решении. Странно. Вчера Андрею показалось: Игорь Саввич не склонен тянуть время. А уж о твердости отца Егория, сделавшего выбор, и говорить нечего. Наконец разговор состоялся. Ласковин, взяв трубку параллельного телефона, слышал его во всех подробностях.

— Это я, — сказал отец Егорий, когда его однокашник поднял трубку. И замолчал.

— Слышал, слышал, — раздался на другом конце провода напористый говорок. — Так и предполагал, что это — твоя работа.

(«Знает! — подумал Ласковин. — Откуда?»)

— Ну не огорчайся, ничего. В другой раз выйдет! Вы его…

— Не будет другого раза! — перебил Потмаков. И отец Серафим умолк. Ласковин слышал, как оба священника дышат в трубки. Первым не выдержал отец Серафим.

— Почему не будет? — совсем другим голосом спросил он.

— Потому что — все! — резко ответил Потмаков. — Подумал я и решил: не подобает мне, православному клирику, этим заниматься!

Андрей видел, что отец Егорий готов к возражениям, он чувствовал в Потмакове нарастающий заряд ярости…

Но отец Серафим спорить почему-то не стал. Спросил только:

— Ты ведь не из-за трудностей отступаешься?

— Нет!

— И, конечно, не из-за денег?

— Да уж конечно! — буркнул отец Егорий.

— Ну хорошо, — согласился отец Серафим. — Неволить тебя не буду. И разубеждать — тоже, знаю нрав твой. Нет так нет. Но уж не откажи, сделай милость, выполни последнюю просьбу!

— Это какую? — насторожился Потмаков.

— Пустяк. Я дам тебе телефон, позвонишь, скажешь: я — Инквизитор. Да, да, именно так: я — Инквизитор. Но сначала позови Михаила, непременно Михаила. Он спросит — ты ответишь. Вот и все.

— А зачем это? — с подозрением спросил Игорь Саввич.

— А затем, — сердито произнес отец Серафим, — что от твоей слабости дело наше умереть не должно!

— Не слабость это! — проворчал Потмаков. — Ладно, позвоню. Давай телефон!

— Крутит он что-то, — произнес Ласковин, когда Игорь Саввич положил трубку.

— Господь с ним, — махнул рукой Потмаков. Он и не надеялся, что разговор выйдет таким коротким. — Просьба и впрямь пустяшная. Сейчас и позвоню.

Он набрал номер.

— Ну, — сказал на другом конце нетерпеливый голос. — В чем дело? Говорите!

— Михаила мне, — кашлянув, произнес отец Егорий.

В трубке щелкнуло, и через несколько секунд другой мужской голос, столь же неприветливый, буркнул в трубку:

— Михаил! Кто это?

— Я — Инквизитор! — в точности, как просил отец Серафим, сказал Игорь Саввич. — Мне…

— Имя! — перебил голос.

— Отец Егорий Потмаков! — сказал Игорь Саввич, растерявшись от неожиданного напора.

— Не ваше! — Голос споткнулся, словно проглотил ругательство. — Его имя!

— Пашеров, — сообразив, о ком идет речь, сказал отец Егорий. — Пашеров Анатолий Иванович. Он…

— Все! — отрезал назвавшийся Михаилом и бросил трубку.

Игорь Саввич еще некоторое время держал свою в руке, потом осторожно положил в гнездо аппарата. Ласковин никогда не видел его таким растерянным.

— Ну как? — спросил Андрей. Отец Егорий покачал головой:

— Не понимаю.

— А я — понимаю. Ничего. Пускай потрудятся! — усмехнулся Ласковин.

Посмотрим, как этот нахальный Михаил управится с Пашеровым. И его «волкодавами».

— Так ли, иначе, а дело сделано, — сказал Андрей. — Какие будут пожелания?

— Что? — Потмаков озадаченно посмотрел на него. — А, что делать? Да ничего пока.

— Тогда я поехал, — сказал Андрей.

— Ну конечно, Андрюша. А я почитаю немного.

Измученный лев с черной взлохмаченной гривой.

— Мне сегодня сон снился, — сказала Наташа. — Будто мы с тобой бродили по горам, по зеленому лесу, пронизанному солнцем. — Она улыбнулась. — И еще ели ежевику, черную и большую, как мандарин. А потом мы вышли к какому-то храму. Разрушенному. У него были белые-белые колонны, и по ним вверх тянулся виноград. Не дикий, а самый настоящий. И гроздья у него были из красных ягод. И солнце светило прямо сквозь свод. И сквозь эти ягоды. И еще мы пели… А потом я проснулась.

— Хороший сон, — проговорил Андрей. — Поэтому ты купила красное вино?