Я – инквизитор

– А я денег не беру! – отрезала Антонина.– Ни у кого не беру. Что подарят – возьму. Да только не у тебя. Злой ты, Игорь Саввич! И деньги твои злые!

Отец Егорий ничего не ответил, вышел в прихожую.

– А мои? – спросил негромко Ласковин.– Тоже злые?

Это было не совсем честно по отношению к отцу Егорию, но нельзя же так, по-свински!

Антонина бросила на него испытующий взгляд, поняла, что шутит, и лицом немного смягчилась.

– Спасибо,– поблагодарил Ласковин.– Блины вкусные. Очень.

– Не сердитесь, Андрей Александрович, что я вас выставила,– шепотом сказала Антонина.– Друг ваш очень меня рассердил. Будет время – заглядывайте. Прошлое у вас и впрямь интересное. Многое узнаете.

– Да я и так его знаю,– улыбнулся Андрей.

– Ой не знаете,– лукаво отозвалась женщина.– Разве – самым краешком. Это ведь не то прошлое, что после рождения, а то прошлое, что – до! Заглядывайте, Андрей! Зимой я обычно дома.—

И подтолкнула его в коридор, не дав возможности ответить.

– Ну как? – на всякий случай спросил Ласковин, когда они спускались по лестнице.– Чисто?

– Бог знает,– неопределенно ответил отец Егорий.– Будет время – откроется. Может, еще разок наведаемся.

– Я не против,– сказал Ласковин.– Готовит она хорошо! – И засмеялся.

Они вышли из подъезда, и обрадованный ветер взвил вокруг них карусель колючих льдинок.

– Надо было Петю взять,– сказал Ласковин.– А то что он голодный сидит?

– Нечего его в наши дела мешать! – отрезал отец Егорий.

– Ну а теперь, когда вы ее проверили? – поддразнил Андрей.– Блины там еще остались!

– А ты ему предложи! – усмехнулся Игорь Саввич.– Только как бы тебе самому машину назад вести не пришлось: женщина одинокая, народ вы слабый, грешный…

– Нет уж! – сказал Ласковин.– Дома поест.

В такую погоду я предпочитаю на заднем сиденье спать!

– Все-таки я к священнику здешнему наведаюсь,– сказал отец Егорий.– Завтра.

Но завтра съездить во Всеволожск ему не пришлось. Когда они вернулись, Степаныч заявил, что на завтра назначен очередной банкир-благотворитель. Днем. А вечером, как обычно, нравственная беседа с членами общины.

– А сам с банкиром не можешь? – спросил недовольный отец Егорий. И Смушко, в двадцатый, наверное, раз, терпеливо объяснил. В нем, в Григории Степановиче, банкир видит такого же бизнесмена, как он сам. Иное дело – отец Егорий. А деньги нужны. Как раз есть возможность купить шведскую экспресс-лабораторию…

– А сам, сам что – не можешь оплатить? – ворчал недовольный Потмаков.

– Могу,– соглашался Степаныч.– Но не все.

А когда в деле много солидных людей, само дело становится солидней. Да и о душах их следует побеспокоиться! Пусть жертвуют на благое дело!

Глава тринадцатая

На следующее утро Ласковин, предоставленный самому себе, проспал до девяти. Разбудило его солн-це. Спустившись вниз, он в плавках выскочил во двор и, подражая отцу Егорию, нырнул в сугроб. Но сразу же вскочил и понесся по снегу, высоко задирая колени. Подошвы жгло как огнем. Охранник из пристройки помахал рукой, показал на небо: долго спишь!

Побрившись, Андрей отправился завтракать. Столовая, построенная метрах в тридцати позади дома, открывалась в одиннадцать, но Андрея, разумеется, накормили. Женщины-повара строили ему глазки, однако явно поухаживать за «симпатичным молодым человеком» не решались (как же, правая рука батюшки!). Для Степаныча этот «интерес» был неисчерпаемой темой для шуток. Но – корректных. Пошлостей отец Егорий не любил:

услышав, громовержествовал долго и свирепо.

Поварих, кстати, пытался заменить монашенками, но не вышло. Все осталось по-прежнему, и Ласковин мог рассчитывать на обед-завтрак-ужин в любое время суток. Впрочем, если кто-то из «приписанных» к столовой детишек приходил в неурочное время, за порогом его не держали, но выдавали, как правило, «сухим пайком». Всего за столовой числилось двести восемнадцать человек. И каждого кандидата Степаныч с отцом Егорием отбирали лично: лучше с толком помочь одному, чем без толку – троим.

Поев, Ласковин вернулся в дом, убедился, что никаких поручений ему не оставлено, и решил съездить на Комсомола, в зал.

– Андрюха! Блин! Душа пропащая!

– Митяй!

Ласковин не успел надеть вторую борцовку, как оказался в полуметре от пола.

– Отпусти меня, медведь гималайский! – потребовал он, пытаясь отделиться от могучей Митяевой груди. Удалось это далеко не сразу.

– Ты где пропадал, урод хищный? – закричал Митяй, продолжая тискать Андрея на манер массажиста-мануала.– Ёш тебя через коленку! Ни слуху ни духу!

Это было преувеличением. Как только отец Егорий договорился с «тобольцами», Ласковин позвонил другу, проинформировал: все путем. В целом. Увидимся – расскажу. Увиделись.

– Пошли в зал,– предложил Ласковин.

Двое «молодых», тоже переодевавшихся, развернули уши на манер пулковских радаров.

Андрей прикрыл шкафчик, не запирая (здесь не воруют), и подтолкнул друга вперед.

– Народу много?

– Наших – раз-два, и все. И шелупони человек десять. Гусь группу набрал, бабки делает.