Я. Истории из моей жизни

В восточном районе, на моем «пятачке», включавшем Сороковые и Тридцать девятую улицы, на Третьей, а также на Второй авеню была подземка. Я говорю о конце 20-х — начале 30-х годов. Центральный парк был открыт для машин, и я заезжала в него, ставила там машину и проводила в нем весь день. Народу в парке было тогда немного, а уж любителей бега и в помине не было. Еще не был построен ПанАм Билдинг [1], портящий зрелище силуэта Центрального вокзала на фоне неба.

Трудно вспомнить, когда возникли мосты и туннели и громадные небоскребы, а улицы запрудили толпы.

Дни свои я в основном проводила в ожидании, что кто-то позвонит и предложит мне работу.

Жила я в отдельной квартире моей тети. Окна — с фасадной стороны многоквартирного дома, на четвертом этаже, по Шестьдесят второй улице. Крохотная ванная, кухня и спальня. Тетя Бетти Хепберн тогда отсутствовала.

По сути, у меня в этом огромном городе не было по-настоящему знакомых людей. Правда, Джек Кларк, его сестры Эгги и Луиза. Они из Брин Мора — из города, не из колледжа. Их приятель Ладлоу Огден Смит. Они жили на Тридцать девятой улице, восточнее Третьей авеню и все были со мной очень милы.

Потом еще Фелпс Патнэм.

В мой выпускной год в Брин Море — точнее, весной 1928 года, меня пригласили на ленч в дом Хелен Тафт Мэннинг. Она была деканом колледжа. На ленче присутствовал также некто Фелпс Патнэм, большой друг Фреда Мэннинга — мужа Хелен.

Патнэм был поэтом. Среднего роста, красиво посаженная голова.

Он был очарователен. Я взглянула на него и была ошеломлена, как бывает вдруг ошеломлен человек без какой-либо видимой причины, встретив человека противоположного пола. Он буквально околдовал меня. Я воспарила в облака и витала там все последние дни учебы в колледже. Я жила в одноместной комнате в башенке второго этажа — Пембрук-Ист — и в полночь совершала ночную прогулку, для чего всякий раз вылезала через окно и по виноградной лозе спускалась вниз. Думается, что именно я вдохновила его на написание этого стихотворения:

…Она была живой анархией любви,
Она была необъяснимой, была кончиною любви,
Той, кем поглощено всецело витающее в грезах Я,
Той, чье появленье в этом мире тесном
Так было мимолетно, что
Душа навек отрады романтической лишилась.
Она была моею пищей, моей сестрой, была мне кровным чадом,
Моею страстью, моею вольностью, моею дисциплиной,
И к моей главе она простерла робко трепетные руки.
Она была как жизнь и смерть одновременно неучтивой
И любезной, как любезно нам бывает сухое белое вино
В день жаркий середины лета.
В хуле ль, во славе, мой голос тонет в крови венах,
Я не способен говорить, я говорить не мог и раньше,
Хотя и знал, какою падкою любовь бывает на нежные слова,
Ни слова я не мог исторгнуть из себя.
Ведь она была мне больше, чем вселенским идеалом.
Она была чистейшей пробы слепком моего желания…

Фелпс Патнэм.

«Дочери Солнца»

Я приехала в Нью-Йорк. Фелпс жил на Пятьдесят четвертой улице, у реки, в большом доме, в квартире, принадлежавшей Расселу Давенпорту из «Тайм форчун». Давенпорта не было в городе. Квартира была прелестная, с великолепно оборудованной ванной и чудесной кухней, а с железной пожарной лестницы было так удобно наблюдать за проходящими по реке пароходами. Замечательное место. Тихое, романтическое. По реке курсировали преимущественно пароходы «Трейси». Будучи реалисткой, я очень скоро поняла, что и мне куда удобней было бы жить именно в многоквартирном доме. Сподручней. И вот однажды вечером я перевезла мои пожитки с Шестидесятых улиц на Пятидесятые. Я и не думала жить с Фелпи «во грехе». Я просто хотела жить с ним. Грехи могли подождать. Жизнь сама по себе была своего рода экстазом… Возможности… надежды. Я и без того пребывала в состоянии постоянного возбуждения. Больше мне ничего не было нужно.

Фелпс знал всех. То есть, понимаете, — Роберта Бенчли, Тони Спикизи. Короче, места. Надо знать места, людей. Надо быть на плаву. Мне никогда этого не удавалось. Просто мне казалось — и все еще кажется, что надо идти своим собственным путем, упорно и целеустремленно, по следу, который ведет «туда».

Где именно это «туда», я и по сей день не знаю.