Я – из контрразведки

– Э-э-э… шутить изволите? Мы… э-э-э… из простых.

– У моего товарища всегда была склонность к лицедейству, – упрямо улыбнулся Крупенский. – Ротмистр вы, – повернулся он к Раабену, – лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка, не правда ли?

Наверно, это было озорство, рискованное и дурацкое. Но как и всегда в подобных случаях, а они бывали в его полицейском прошлом, и бывали не раз, он захотел проверить и себя, и своего подчиненного и сыграл для этой проверки почти ва-банк. Оба краскома смотрели недоверчиво, словно сами боялись напороться на провокацию или на что-нибудь похуже.

– Господа, господа, – продолжал Крупенский, – мы с вами можем находиться по разную сторону баррикад, но это по случаю. Не так ли? А по рождению, воспитанию, убеждениям – мы вместе, мы всегда вместе. Я уверен. Мы ведь русские дворяне.

Он рассуждал просто: если эти двое с потрохами продались красным, он посмотрит на поведение Раабена и, если что, пристрелит всех троих и прыгнет с поезда – чего уж проще. Если же они надели красную шкуру вынужденно, от безысходности и отчаяния, тогда другое дело. Он установит с ними контакт, он склонит их на свою сторону, и вот, глядишь, образовались два новых агента у его превосходительства барона Врангеля. Разве не эта задача – создание плотной агентурной сети в войсках Южного фронта легла на его плечи с того самого момента, как он принял предложение Струве?

Старший красном – плечистый, с выпуклой грудью, обтянутой шерстяной офицерской гимнастеркой, с кривыми ногами профессионального кавалериста, смерил Крупенского презрительным взглядом:

– Вам ли, шпаку-интеллигенту, об этом рассуждать? Императорская Россия рухнула по вашей вине, чего же вы теперь хотите от нас?

– Я? Помилуй бог, ничего! – искренне удивился Крупенский. – Мы просто разговариваем. С кем имею честь?

– Васильев, Юрий Константинович, – представился краском.

– Заболоцкий, – сухо кивнул второй. – Будем пить водку?

– Моя фамилия Русаков, – сказал Крупенский. – Рекомендуйтесь, Женя, – посмотрел он на Раабена.

– М-м-м… Меня зовут Евгений Климентьевич, – сказал Раабен.

– Право, – усмехнулся Васильев, – вы, очевидно, конспирируете. Секретная миссия? Я угадал? Куда, к кому? – он явно насмехался.

Раабен вытаращил глаза, с отчаянием посмотрел на Крупенского. А тот, как ни в чем не бывало, разлил водку по стаканам и сказал:

– А вы угадали, миссия у нас секретная. Мы идем через территорию красных к барону Врангелю, и я прошу оказать нам в этом всемерное содействие…

Раабен молча хватал воздух ртом. Казалось, он сейчас упадет в обморок.

– А нервы у Жени слабые, – вздохнул Заболоцкий. – За что выпьем?

– За успех, – сказал Крупенский.

Осушили стаканы, со стуком поставили на стол и молча уставились друг на друга.

– Какого же содействия вы ожидаете? – вдруг спросил Васильев.

– Я вам дам несколько адресов. Когда вы вступите в должность и у вас появится информация, вы сообщите ее тем лицам, которых я вам укажу.

– Почему мы вам должны верить? – спросил Васильев. – А если вы – чекист?

– Ерунда, – грубо сказал Крупенский. – Слишком примитивно для провокации, да и кто вы такие, чтобы тратить время на вашу проверку? Фронтом вы командовать не будете, армией тоже. Сядете в штаб максимум полка. Или я не прав?

– Та-ак, – сказал Заболоцкий. – Но мы оба дали советской власти слово, слово чести.

– Вы дали присягу государю императору, – хмуро заметил Крупенский.

– А его больше нет, – развел руками Заболоцкий.

– Это обстоятельство еще более обязывает вас, – улыбнулся Крупенский. – В славе и почестях нетрудно стать другом… Ты им останься в беде…

– Кроме данного нами слова, – вмешался Васильев, – существует еще и голова на плечах. Неужели вы не видите, что возврата к старому не будет? Неужели лучше служить официантом в Париже, нежели командиром в Красной армии?

– Вы тоже так думаете? – помедлив, спросил Крупенский у Заболоцкого.

Тот молча кивнул.

– Вот что, господа, – сказал Васильев. – На ближайшей станции вы сойдете, мы не станем вам препятствовать. Если вы на самом деле пробираетесь к Врангелю, мы не желаем вам успеха, но и губить вас не станем. Пусть наш спор решит жизнь.

– Жизнь, – тихо повторил Крупенский. – В 97-м я видел на академической выставке картину Юлия Юльевича Клевера. Принято думать, что это пошлый художник, а это не так. Там был изображен пруд, раннее утро… Над лесом – тяжелые облака, мокрая трава под деревьями. А у горизонта – светлое небо и голубая прозрачная вода. Я бы хотел пройти по этой траве. – Крупенский смотрел прямо перед собой. – Босиком, – добавил он. – Пройти и умереть… Давайте спать.

Крупенский защелкнул замок на дверях купе, встал спиной к зеркалу: слева сидели оба краскома и смотрели на него с тревогой и недоумением, справа вытянулся на полке Раабен. Крупенский выдернул из бокового кармана пистолет – подарок резидента в Гельсингфорсе. Краскомы переглянулись.

– А зачем? – спросил Васильев. – Сбегутся люди, вас неизбежно схватят. Глупо.

– Ваше последнее слово? – Крупенский щелкнул предохранителем.