Я — из контрразведки

— Для реализации этих планов Крупенский должен был занять соответствующий пост в контрразведке Врангеля, — улыбнулся Марин. — Теперь этот пост займу я.

— Юмор — это прекрасно, — заметил Артузов, — но не преждевременно ли?

— По–моему, все совпало с тем, что вы предполагали, Сергей Георгиевич, я не ошибся? — спросил Дзержинский.

— Не ошиблись, Феликс Эдмундович, — сказал Марин. — Крупенский мне это назначение предсказал еще при первой встрече.

— Проницателен, — заметил Дзержинский. — Постарайтесь сыграть его роль достоверно.

Марин кивнул в знак согласия и подумал про себя, что, наверное, не стоит говорить Дзержинскому и всем остальным о том, что проницательность Крупенского, да и его чистосердечное признание не более чем дьявольская уловка, преследующая только одну цель: отправить его, Марина, в пекло и наверняка погубить и тем самым отомстить разом за все. Не стоит об этом говорить, да и просто нельзя, потому что могут подумать: Марин испугался. И отменят задание, пошлют другого. «А почему должен идти другой, почему не я? — думал Марин. — Другому, поди, будет куда как труднее…»

— Я постараюсь, товарищ Дзержинский, — сказал Марин.

— Насколько мы смогли выяснить, — сказал Артузов, — в ближайшем окружении Врангеля у Крупенского знакомых нет. Что касается более отдаленных связей, в Бессарабии, их трудно проверить и господину Врангелю, и нам: Бессарабия у румын. В общем, с этой стороны все более или менее пристойно, я считаю. И последнее. Мы дадим вам определенный срок, чтобы вжиться в шкуру Крупенского. Имейте в виду: он отлично стреляет, он религиозный фанатик, он участник екатеринбургского заговора. Все эти обстоятельства должны быть включены в вашу легенду.

— Побольше сладких воспоминаний детства, — посоветовал Менжинский. — Быт, семья, дом, связи — в этом ваша главная опора.

Марин вернулся домой поздно вечером. Пока он мыл руки, Алевтина Ивановна стояла в дверях ванной и держала полотенце.

— Ты что–нибудь узнал о Володе Крупенском? — она заглянула ему в глаза.

«Черт знает что, — раздраженно подумал Марин. — Мистика какая–то. Откуда она взяла? Или чувствует?.. Чистая поповщина, как бы сказал Артузов».

— Тетя, — он старался сдерживаться, — я знаю о Володе не более вашего, и вообще я очень устал, завтра у меня трудный день. Я уезжаю, между прочим.

— На фронт? — Она побелела и покачнулась. Марин поддержал ее, и вдруг волна горячей нежности и любви к этой старой и взбалмошной, но бесконечно прекрасной женщине нахлынула на него, и он поцеловал ее руку и сказал:

— Нет, тетя, нет, в Петроград. Там нужно помочь.

Она успокоенно кивнула и погладила его по голове:

— Садись ужинать, стол накрыт.

«И слава богу, — подумал Марин, — поверила, хотя наврал я ей очень и очень глупо». «Помочь» в Петрограде, это значило практически не выходить из–под огня бандитских револьверов, это значило сутками сидеть в засадах и каждую секунду подставлять свою спину под удар ножа или выстрел из–за угла. Оперативная обстановка в Петрограде была гораздо напряженнее, чем в Москве, и хорошо, что Алевтина Ивановна не имела об этом ни малейшего представления. Но поужинать Марину в этот вечер не пришлось: пронзительно зазвенел дверной звонок, послышался мужской голос: «Я к товарищу Марину. Моя фамилия Юровский».

Марин вышел в коридор. У вешалки стоял высокий, плечистый человек в простой косоворотке под поношенным пиджаком, коротко стриженный, с усами, черными нависшими бровями и острым взглядом больших коричневых глаз.

— Меня к вам направил товарищ Артузов, — сказал Юровский. — Предупредил, что срочно, да, признаться, я и сам завтра уезжаю из Москвы, так что не обессудьте за столь поздний визит.

— Чем могу служить? — Марин пропустил Юровского в столовую. — Тетя, дайте нам чаю.

Алевтина Ивановна ушла на кухню.

— Меня зовут Яков Михайлович, — сказал Юровский. — Служить вы мне не можете. Скорее, наоборот. Я — председатель Уральской губчека. Так что, Сергей Георгиевич, задавайте вопросы.

— Все понял, — рассмеялся Марин. — Спасибо, что пришли.

Алевтина Ивановна принесла чай в подстаканнике и, неприязненно взглянув на Юровского, ушла.

— Не понравился я вашей маме, — сказал Юровский. — Моей матери примерно столько же лет…

— Дело не в этом, — улыбнулся Марин, — тетя с трудом воспринимает перемены, а вы слишком очевидно принадлежите к тем, кто «был ничем». Она знает «Интернационал» наизусть и на дух его не принимает. Ну, о тете всё. Теперь вопросы. Фамилия «Крупенский» вам что–нибудь говорит?

— Да. Летом 18–го мы вышли на группу заговорщиков — офицеров Академии генерального штаба. Эта академия случайно застряла в Екатеринбурге и вынуждена была существовать там уже при Советской власти. Так вот, среди этих гадов был и Крупенский. Владимир, если не ошибаюсь.

— Он. Какова его роль в заговоре?

— Была? — уточнил Юровский. — Через монахинь монастыря он выходил на связь с Романовыми, дирижировал этим делом. Так можно сказать…