Я из Одессы! Здрасьте!

Как это делается, я прекрасно знал. Подходят к человеку и замахиваются. Человек совершенно инстинктивно поднимает руку для защиты. И когда его фотографируют, на фотографии полное впечатление, что человек ведёт себя агрессивно. Плюс два ложных свидетеля. И этого достаточно, чтобы тебя держать в тюрьме и даже судить. Такие штучки эти подонки проделывают со старыми больными людьми с профессорскими званиями, обвиняя их в хулиганстве. И ничего не поделаешь.

Я был в панике. Только Смольный, казалось мне, может разрушить замыслы неприятеля. И он, действительно, не терял времени даром. Он передал на волю ряд стратегических установок. В камере разработал контрмеры. От него я получил чёткий план действий на завтрашний день. Задача у меня

была наипростейшая. Около тамбовской тюрьмы будет собрано человек триста. Люди организуют четыре прохода. Я и Смольный могли выбрать любой из этих проходов и бежать к машине. Все четыре машины будут заведены и двери открыты. Как только мы пробегали сквозь коридор, люди за нами смыкались, и никто уже через толпу пробиться не мог.

Назавтра всё прошло как по-писаному. Как только мы сели в две машины, они тронулись, а остальные ехали за нами и мешали вклиниться кому-либо ещё. Наши машины сворачивали без конца в разные переулки, и когда мы убедились, что хвоста нет, поехали ужинать.

Так как Тамбовская прокуратура знала все злачные места Смольного, мы решили нарушить традиции и поехать на ужин к незнакомым людям. В Тамбове нас ждало на ужин после тюрьмы полгорода.

Поезд на Москву из Тамбова уходил где-то около двенадцати. Опасность для нас ещё не миновала. Дальнейший план был такой. Человек покупает нам два билета на Москву в купейный вагон. Мы приезжаем на вокзал за семь минут до отхода поезда. После того как поезд трогается, мы бежим во всю прыть и вскакиваем на ходу в вагон, влезаем в купе и закрываемся, а дальше у Смольного разные цепи, приспособления, чтобы дверь никто не мог открыть. Разве что взорвать. Так мы ехали всю ночь до Москвы и не были уверены, что опасность миновала.

На вокзале в Москве нас встречали многие наши знакомые, и мы успокоились.

Вся эта суета в Тамбове мне напоминала детективный фильм, в котором все плохо: и сценарий, и артисты, и массовка. Но это было смешно потом, когда всё закончилось хорошо.

Доследованием нашего дела уже занималась Верховная прокуратура РСФСР. Нас продолжали вызывать, допрашивать, но мы были на воле и чувствовали, что разбор дела идёт справедливо, без всякой предвзятости.

КОНЦЕРТ В ТАМБОВЕ

Смольный во время доследования устраивает грандиозный концерт в помещении тамбовской филармонии. Участвуют звезды кино, театра и эстрады. На этот концерт пришла вся тюремная администрация Тамбова, некоторые работники Областной тамбовской прокуратуры и ряд работников обкома партии.

Каждый номер принимался прекрасно. Но когда Смольный объявил меня и сделал это умышленно скромно и обыденно, в зале началась овация. Люди встали с мест, и, стоя, аплодировали мне. Выйдя на сцену, я увидел у многих на глазах слезы.

Когда все успокоились, каждое моё слово в адрес жителей Тамбова прерывалось аплодисментами. Артисты в своей жизни больше огорчаются. Но я в тот день был счастлив. Эта манифестация для меня была выше всех существующих наград.

Я выступал так, как никогда в жизни. Я в танце летал, так мне хотелось оставаться на сцене и не расставаться с любимыми людьми. Боже, какое это счастье!

После моего выступления был антракт, который длился часа полтора. Каждый хотел меня увидеть, поздравить и пожелать успехов.

Зашёл ко мне а артистическую уборную завхоз тамбовской тюрьмы Семилетов. Смотрит на меня, плачет и поносит себя последними словами:

— Такому человеку, такому артисту я отказал. Да будь я проклят!

Когда я сидел в тюрьме, проходило первенство мира по хоккею. Играли команды Советского Союза и Швеции. Он, как офицер, имел право взять меня из камеры и посидеть со мной у телевизора. Я его просил, умолял, хоть один период. Но он сослался на усталость, что дома ждут, и отказал мне. Тогда для меня это был бы глоток воздуха. Однако я не таил обиду: трудно ему, работающему много лет в тюрьме, понять чужую беду.

Тот концерт в Тамбове я никогда не забуду. Я до сих пор его вспоминаю с благодарностью и любовью. Уверен, не каждому артисту суждено пережить такое. Я счастлив, что этот концерт как бы подвёл черту мрачному периоду моей жизни и поставил точку в тамбовской эпопее.

Меня нередко спрашивают, что послужило толчком к моему отъезду в эмиграцию. Я не хотел бы все сводить к личной обиде на советскую власть, хотя и этот фактор сыграл не последнюю роль.

На мой взгляд, все гораздо сложнее и серьёзнее. Год, проведённый в тюремной камере, позволил мне другими глазами взглянуть на свою жизнь, осмыслить её, отбросив привычную мишуру. Впервые в жизни я взглянул на себя глазами стороннего наблюдателя и понял шаткость, нелепость своего положения. Я осознал, что так продолжаться не может. В противном случае я потеряю уважение к себе.