Я из огненной деревни…

Он как будто бы им служил. Може, они его и отпустили б, но тут жена подходит и говорит:

— Паночки, отпустите, нас партизаны сегодня обидели — кабанчика забрали…

Немец говорит:

— Дак что — ты партизанам кабана отдала! Палкой ударил по голове, в первую очередь забрали и повели их… Повели, а куда повели, никто ж не знает. Подходит другой человек:

— Отпустите меня. Комендант — мой сродственник. В Старобине.

Долго он им что-то говорил, а им терпения нема, им уже охота бить, а он все говорит. Опять они палкой по голове, и этого забрали, и семью, и тоже повели…

А моя девочка стоит, старшая… У меня четверо было детей, а беременна я была уже пятым. Подбегает она:

— Папочка, всех людей ведут, все просят, а ты не просишь… Хоть бы ты, папка, попросил! Эта ж вот хата будет гореть — будут наши глазки выскакивать… А ты, папочка, никого не просишь…

А батька говорит:

— Дочка, активу своему вон как дали, а нам уже и бог велел погибать.

— Ну, папочка, ну, попроси!.. И к этому переводчику…

Она еще и в школу не ходила, маленькая была. А этот переводчик поглядит, поглядит на людей… А моя все просит:

— Папочка, попроси!..

Правда, муж подошел да и говорит:

— Господин переводчик, я хочу о чем-то вас спросить.

Милые мои, я ж говорю — или это судьба такая, или что.

— Я, — говорит мой, — человек нездешний, приезжий, специалист по найму, кузнец. А если жить буду, то пользу хоть какую дам, какой вам интерес, что вы меня убьете…

Он что-то погергечет тому немцу, а тот зиркнул глазами и говорит:

— А много у тебя киндеров? Мой говорит:

— Вот стоят.

Ну, говорит:

— Кузнец, все равно ты ж один день только поживешь.

А мой говорит:

— Старая пословица: кто тонет, тот и за бритву ухватится Хорошо и пять секунд пожить.

То, мои милые, бил людей, визжал, а то, видите, как утих…

— Ну, говорит, бери свою жену, детей и иди!

То ли судьба такая, то ли кто счастливый из детей?.. Когда мы шли из хаты, дак он говорит:

— У них много киндеров — в коровник. Много детей — жалко выпустить…»

Мария Ефимовна Маголина, от которой мы в деревне Заглинное Солигорского района Минской области услышали эту историю, все ж, схитрив назавтра, спасла своих детей. В коровник они не попали, а после войны и еще пятерых родила: она — и теперь еще женщина моложавая — Мать-героиня.

Но, видите, как тот «с палкой» рассуждает и чувствует: как раз как и положено фашисту. Не детей пожалеет, а пожалеет, что их «много» у этого кузнеца, которого он хотел отпустить: может, сгодятся его мастеровитые руки. А у человека, оказывается, вон сколько детей! «Биологический потенциал»… Нет, «в коровник», в огонь их!

Да что там о кузнеце говорить, они вон и старосту, который им служил, и того убивают заодно со всей деревней — по той же причине: детей слишком много!

Это уже в другом месте — в Разлитье Борисовского района Минской области, о чем рассказывала Анастасья Дмитриевна Шило.

«…А старшина наш… или староста — черт его знает — дак этот хотел с ними ехать. А они плюнули на него и не взяли: детей много… Старосту первого и убили. Левона…»

Если и были чувства у этих фашистских «сверхскотов», так «чувства-наоборот».

Но наступает час расплаты и тогда…

На Витебщине было: еще один такой — так же поделил деревню на «нужных рейху» и «ненужных», на живых и мертвых, и вез уже на машинах «немецких рабов», а тут остановилась колонна, крик: «Партизаны!» И сзади и спереди. Дак этот «бог» — бац и лежит! Вывалился из кабины, потерял сознание. Сразу забыл, что он какой-то там «сверх», что смерть — его «добрая подруга». Это ведь не чужая смерть, а своя!..

К другим расплата пришла позже. Главный «селекционер» Розенберг вместе с фюрером планировал миллионные смерти хладнокровно — а когда самому пришлось, когда петлю увидел, так этот сверхчеловек — сразу в обморок! Всякие слова о «приказах сверху» и о своей незначительности, мизерности, солдатском послушании — также были потом. А пока что:

«…А тут уже в эту деревню немцы заходят. Мы идем домой, а тут уже по дворам ходят немцы. Только я прибежала домой, а уже гонят на собрание. Гонят на собрание, спрашивают, сколько лет, а у меня мачеха была. Она говорит:

— Она еще малая девочка…

Выгоняют из хаты всех на собрание. Подошли мы туда, уже из села…

Один был картавый малец. И он голосит, и бабы голосят все, дак он ругается, камень схватил и — на этих, на полицаев… И полицай один:

— Во — дурак, а хочет жить!.. И матом на него.

Подогнали нас в конец деревни и хотели кидать в яму. Яма была силосная. Но они говорят:

— Погоним дальше.

И погнали нас до речки, а начали отбирать: которых в Германию, а которых…

Отобрали нас несколько человек, а тех погнали убивать уже…

Нас, молодых уже, погнали назад в деревню. Ходят все, разговаривают. Мы стоим на дворе там на одном. И там две бабы спрятались… это баба и два пацана. Правда, они… немцы настоящие. Не разговаривают. Там разговаривают дальше, а они по-немецки. Вот я-то слово помню теперь, как я слыхала:

— Ком раус! Ком раус!