Я из огненной деревни…

«…Пришли немцы в нашу деревню, и тут они переночевали, а раненько — еще некоторые люди и спали — начали убивать. А вечером они никому ничего не говорили. Убивали в хатах, и тех людей, у кого ночевали, тоже поубивали — пошло заодно. Я была у соседей. И говорили, что в Германию будут брать, а если кто из молодежи убежит, то убьют стариков. Не хотелось, чтобы пострадали наши старики. Ну, вот я к одной девушке пошла: если уже в Германию придется ехать, дак чтоб Уже вдвоем. Только мы немного побыли у них, идут немцы уже убивать. Идут втроем к ним в хату, а один немец Стоял на улице. Я шла, а он спросил только у меня, где мой дом. А я говорю: „Вон“.

Вопрос: — А на каком языке он спрашивал?

— Ну, говорил-то он по-нашему, но видно было, немец, речь его не такая.

Я пошла домой… Глядим — горит село. Давай же будем уже утекать. И вот мы бежим улицей. А там немец увидел, что мы бежим — за хатой он прятался — пулемет вкопанный был. Мы этого немца увидели и другой дорогой побежали. Добежали до пуни. Там речечка.

Тогда два хлопца говорят моей уже матери:

— Теточка, давайте будем топиться.

Там речечка маленькая была. А моя мама говорит:

— Детки, будем проситься, а може, как отпросимся. Немец выстрелил по нам и вернулся. А потом уже из пулемета как стали стрелять по нам. Меня ранили, было. Ну, и мы полетели в болото…

Хлопцы еще были малые.

И речка небольшая была — теперь ее уже совсем нема…»

В Студёнке Быховского района — окружили раненько, проехали по деревне на машинах, даже с орудиями, до полудня пробыли около ветряка на отшибе, а потом уже строем пошли по улице. По два, по три отделялись от колонны, шли во дворы.

— Заходи в хату! Ложись!..

Убив полтысячи жителей Студенки, переехали в соседний поселочек Студенец. Пока мыли у колодца руки, садились пить-есть, — работала авиация: Студенку жгли с самолетов, которым каратели перед тем дали сигнал из орудия. Каратели, конечно, могли и сами зажечь, как обычно и делалось. Однако захотелось вот так. Проверить, что более эффективно. Да и психологический момент — показать технику, мощь. Показали и вернулись в Студенку — дожигать то, что от авиатехники не сгорело.

(Из рассказа Лидии Карповны Артемовой.)

Как одинаково страшно, как бы механически и в то же время с садистской ухмылкой все это делалось — в разных деревнях и в разных местностях. Как смаковали они свои «находки», «варианты», как бы выхваляясь один перед другим. Где — в огонь, где — в яму или в колодец, где — «документы проверяем», где — «в Германию повезем!».

«…Это 28 мая, в два часа дня, убивали людей.

Позвали нас…

Ну, приказали на собрание. Я в хате была. „Паспорта менять“.

Ну, мы все и пошли. Ту сторону поубивали уже, тот конец, а этот, наш конец, еще не знал. Говорят, что на собрание, все и пошли.

Приходим на этот двор, а уже люди лежат убитые. Нас туда и привели. Так вот сарай стоял, баня тут. Там стояли эти трое, которые специально убивали людей. С автоматами. У них — кожаные рукавицы. Голые, в майках, и в рукавицах. А рукавицы вот такие — длинные (показывает)…

Ну, как они убивали? Били в головы… Я сама видела, как мать убили, невестку, дитя — всех…

Ну, меня немец отбросил в сторону, перебросил на другую сторону… Это нас, молодых, которых в Германию…»

(Антонина Ивановна Икан. Иканы Борисовского района Минской области.)

И «изобретательные» они были на «варианты», и одновременно, если видели, что жертвы уже в их руках, не очень и скрывали свои намерения: «На собрание!», «Паспорта менять». А люди уже знают, слышали про те жуткие «собрания», про «отправку на работы»…

В этих вариантах — что? И в этих издевательских «собраниях», «паспортах»? Утонченный садизм палачей, хитрость, надругательство.

Однако и что-то еще… Что записывалось, отмечалось в отчетах фюреров «айнзатцкоманд», «зондеркоманд» и что собиралось, изучалось в верхах — в Берлине.

3

На Могилевщине, в Быховском районе, есть большая Деревня с красивым названием Красница. Мы туда приехали в солнечный июльский день 1972 года — через тридцать лет после того, как деревню эту убили. Красница живет, как живет сегодня и Хиросима.

Но живет и память — о собственной смерти память И день тот для уцелевших жителей Красницы — вспыщка ужаса, муки, перед которыми последующие месяцы и годы военного лихолетья пропадают. «До» и «после» а над всем — тот июльский день 1942 года.

«…Они шли через деревню, не трогали никого. С того вон, конца, через кладбище. Только один побежал утекать, дак его изловили:

— Ты партизан?

— Не.

Ну, его и отпустили. С такой политикой, чтоб это успокоить людей. Да. Ну, засели они. Съездили еще в Быхов узнать, какую Красницу — Первую или Вторую — убивать. В Быхове уточнили, приезжают, оцепили всю деревню. С винтовками, пулеметами поставили немцев. А с ними были п полицаи. Потому что, когда загоняли в хату, дак они по-русски:

— А ну, в хату заходите!

Ну что, недогадливый народ был. Идут, и все.

Вопрос: — А еще не было таких случаев поблизости, чтоб убивали?

— Раньше не было еще. До этого даже не слышно было.