– А что будет с нами, когда мы вернемся домой? – Матиевский нахмурил брови. – Мы ведь и не воевали, согласно заявлениям в газетах. Первым «афганцам» в Союзе вообще запрещали носить боевые ордена. Их прятали в кошельках вместе с мелочью. Нашим женам и матерям до сих пор запрещают говорить, где мы находимся. Наших товарищей хоронят тайно и безгласно. Нас всех призывают к молчанию и пытаются забыть о нас немедленно, будто нас нет.
Андрей затряс головой.
– Правительство не может о нас забыть. Я уверен, будет постановление, и нас признают участниками боевых действий, окажут помощь всем, дадут льготы как ветеранам…
– Только не при этом строе, – Матиевский сощурил глаза.
Шульгин вздрогнул. Матиевский смотрел на него колючим взглядом.
– Сразу видно, что вы, товарищ лейтенант, политический работник. Будете упираться до последнего, но надеяться и верить в какое-то благополучие. Очень трудно снять розовые очки. Но мы уже не мальчики. И эта необъявленная война на многое раскрывает глаза. Льготы нам, возможно, дадут… Но, скорее всего, они будут такими же, как и эта палатка.
Шульгин выбрался из солдатской палатки и долго еще бродил вокруг под начавшимся дождем по раскисшей весенней земле. Проверял выставленные посты. Слова Матиевского не выходили из головы. Горели огнем щеки.
Из солдатской палатки доносился болезненный кашель, короткие стоны, всхлипы. На какое-то время вдруг поднялся под брезентовым пологом неясный гневный ропот, свист, грубая возня, и опять кашель и дрожащий храп…
Смутная тень судорожно метнулась от солдатской палатки. Согнутая фигурка поспешно нырнула в офицерский шатер, и тут же раздался бесцеремонно громкий раздраженный голос. Андрей зашел в офицерскую палатку и, как и предполагал, столкнулся с начальником политотдела.
– Шульгин, – засвистел угрожающе низкий сиплый голос, – до каких пор это будет продолжаться?
– Что случилось? – Андрей спросил спокойно и равнодушно.
– Солдаты нарушают все пожарные инструкции. Безобразие! Каждый второй курит там, в палатке, – начальник политотдела возмущенно размахивал руками, сжимая в ладонях увесистый темный предмет. – Люди разболтаны до предела. Они неуправляемы. Я потребовал прекратить курение… Я потребовал, и вот… В меня швырнули сапогом, – подполковник Замятин сунул Андрею в руки грязный кирзовый сапог. – Я уже не говорю, что меня освистали… Грубо обложили матом… Это неуправляемое стадо скотов, а не солдаты.
Начальника политотдела трясло от негодования.
– Я приказываю, лейтенант Шульгин, тщательно разобраться, найти виновных и немедленно доложить мне. Кстати, на сапоге может быть написана фамилия, – он брезгливо посмотрел на грязную кирзу.
Андрей равнодушно пожал плечами:
– Солдаты курят в палатке потому, что физически не могут из нее выйти. Вы сами пробовали, товарищ подполковник, сделать внутри палатки хоть один шаг? Это невозможное дело. Да и курить вне палатки – значит получить пулю в лоб. Для опытного снайпера пустить пулю на огонек сигареты – секундное дело. Более-менее военному человеку это должно быть понятно. Я тоже был недавно в солдатской палатке. Но я увидел и понял там совершенно другое…
– Товарищ лейтенант, вы, я вижу, не понимаете всей серьезности момента. Политическому работнику нанесли оскорбление действием. Вы понимаете, что это такое?
– Понимаю, – Андрей устало вздохнул, – это террористическая акция против ответственного работника советской власти…
– Что-о?..
– Да так… Вспоминается терминология сталинского времени…
– Что это вы несете?.. Вы отдаете себе отчет? Вы что, сошли с ума, лейтенант Шульгин!
– Возможно, – Андрей пожал плечами. – Очень даже возможно… Я стал бы вторым сошедшим с ума на этой операции…
Внутри сапога на матерчатом ушке, действительно, расплывалась фамилия. Андрей высветил ее спичкой –
Сколько таких ребят с обнаженными нервами скоро окажутся в Союзе! Здесь они в соломенном пучке рядом друг с другом. А там воины-одиночки начнут новую беспощадную и уже неравную для них войну. И, кто знает, какая война для них окажется труднее…
Утром первым же вертолетом начальник политотдела подполковник Замятин и командир части подполковник Сидорчук со всей штабной свитой вылетели в полк. Командование операцией передали только что прибывшему с «большого хозяйства» начальнику штаба майору Рыкову. Перед отлетом начальник политотдела не забыл передать, чтобы Шульгин о результатах расследования доложил ему лично, немедленно по прибытии в полк. И даже в вертолете, отрешившись от перенесенных неудобств прошедшей операции, все еще продолжал удивляться, насколько могут быть неблагодарны люди, в нужды которых он так тщательно вникал.
49
– Кто бежит первым с тонущего корабля? А-а? Кто-о, я вас спрашиваю? Крысы! Вот! – Богунов не спеша снаряжал вещевой мешок, набивая его патронами и сухим пайком.