Я изменю тебе с… или Большая игра

Даже после чашки крепкого, вкусного кофе я сажусь в машину все еще сонная. Но уже буквально через минут двадцать я только и успеваю, что вертеть головой по сторонам и тихо взвизгивать от увиденного.

– Ник! Ты видишь то же, что и я? Правда? – едва дышу от восторга я. – Слушай, у меня такое впечатление, что ты каким-то волшебным образом запихнул меня не в машину, а в космический корабль! Я думала, все эти проспекты бессовестно брешут, когда говорят о “лунных” пейзажах. Но нет же!

– Не врут, – заверяет меня он. – Здесь снимали много голливудских фильмов.

– Вот наверняка “Звездные войны”, – уверенно киваю я и неожиданно замечаю, что держусь за его мощное предплечье. Когда схватиться успела-то?

– Нет, их как раз не снимали. Но для панорамных сцен тех же “Враг мой”, “Битва титанов” или “Автостопом по Галактике” точно здесь велись съемки, – возражает мой водитель и заодно гид. – Меня тоже завораживают эти виды.

– А он действующий? – киваю на силуэт вулкана.

– Спит. Пока спит. Последнее извержение было в начале прошлого века. А с тех пор тишина. И слава богу.

Я разжимаю пальцы, стремясь убрать руку как можно незаметнее и скрыть собственную неловкость, но Ник провожает ее взглядом, и не думая скрывать в нем сожаления. Он ничего не делает сам, ни единого шага на зыбкую почву, ведущую ко мне, но однозначно дает понять, что дорога к нему для меня открыта. И странным образом я перестаю пугаться. Ничего не происходит, но своих внезапных желаний я уже не боюсь.

Мы доезжаем до места сбора экскурсии, и тут оказывается, что русскоговорящих туристов кроме меня нет. И гид принимает гениальное решение не тратить время всего на одного человека и начинает вести свой несомненно эмоциональный, но ни хрена не понятный рассказ на трех более популярных: английском, немецком и французском.

А я… да просто плюю на эту экскурсию через пятнадцать минут и возвращаюсь в машину к Нику, который отказался от моего предложения оплатить его участие. Он стоит, прислонившись к боку авто, снова глядя в небо. И откровенно уже любуюсь им, не запрещая себе больше отмечать все больше и больше притягивающего меня неумолимо безмолвного обаяния этого мужчины.

– Но, Лана, почему вы не поднялись вместе со всеми? – изумляется он. – Там очень красиво. И там нереальное, просто фантастическое звездное небо. Вы такого больше нигде не увидите.

А я уже вижу самое прекрасное небо на этой планете – то, что отражается в его глазах. И внезапно пьяна от этого. Пьяна, но недостаточно.

– Знаешь, мне не жаль потерять эти деньги. Честно. – Я колеблюсь всего секунду, решая, поддаться или отказать себе. Но на самом деле решение мною уже принято. – Потому что если бы я не повелась именно на эту экскурсию, я бы ни за что не встретила тебя.

И первая тянусь к нему за поцелуем. На полпути снова пугаюсь, пораженная “что-же-творю” вопросом. И, помедли Ник хоть мгновение, дай он мне смалодушничать, я опомнилась бы. Но жадные губы встречают мои задолго до пресловутой половины пути. Это не поцелуй-изучение, вопрошение о границах. Нет, сразу же погружение. Его язык вторгается в мой рот, но тону в этом мужчине я. Тону охотно, отвечая на его мгновенную опаляющую мою душу и кожу жажду. Подчиняюсь, плавлюсь под его стискивающими меня, как готовое ускользнуть видение, сильными руками. Вплавляюсь в жесткое тело, следуя повелительному жару алчно оглаживающих ладоней. Он целует сначала торопливо, пьет меня, словно утоляя долгую жажду, но захлебываюсь дыханием и им я. Вжимаюсь, размазываюсь по нему, приветствуя болезненное давление его твердой плоти на мой лобок и втираюсь еще сильнее, следуя повелению сжимающих ягодицы мужских рук. Нет ничего сейчас, кроме нас и бескрайнего звездного неба, что видело такое миллион миллионов раз и увидит еще столько же. Нет ни грусти, ни разочарований, ни вкуса пепла от потери самого важного в жизни чувства. Нет вчера и завтра, нет никого, только мы.

Ник обрывает поцелуй, чуть отстраняется, вглядываясь мне в лицо снова пристально, но больше не ища, не предлагая, не вопрошая. Уже обладая. Он ничего не говорит, просто обводит вокруг машины и, открыв дверцу, усаживает на пассажирское. Наклоняется, запустив пятерню в волосы и вынудив откинуть голову, целует снова. Теперь это уже не первая жадность.

Это поцелуй точка.

Та черта, за которой невозможен поворот назад или отступление.

Пристегнув меня, он садится на водительское, и мы едем домой. Не несемся сломя голову, как если бы боялись расплескать накрывшее возбуждение, развеять его, не успев. Это не то, что может пройти, исчезнуть. Это пламя не гаснет, подхваченное бьющим в лицо свежим отрезвляющим ветром. Оно пылает ровно и жарко и поднимается только еще выше каждый раз, когда Ник подносит к губам и целует мои пальцы, переплетенные с его на протяжении всего пути. Больше никаких касаний, ласк, слов. Все уже есть. То, что должно случиться – неотвратимая неизбежность, так что нет никакой разницы, с какой скоростью мы к нему приближаемся.