Я - хищная. Пророчица (СИ)

– Ты хам, Измайлов, – беззлобно сказала я. Помолчала немного, а затем добавила: – Мы жили вместе больше года, и да, он меня бросил. Но это переживаемо. Прошло время, я оправилась. Встретила другого, забеременела. Думала, будет семья, все как у людей... Но появился Влад, опоил меня и убил ребенка. Вот так вот, Глеб. У каждого свои представления о предательстве.

Глеб прикрыл глаза, затянулся. Казалось, я шокировала его. Что ж, больше не возникнет желания глупо шутить – в последнее время мне было не до шуток.

– Извини, – сказал он серьезно. На меня не взглянул, словно испытывал стыд.

– Ничего. Только я атли. Разве такое возможно? Я имею в виду, разве он имел право так поступать?

– Не имел. Атли не имеют права причинять друг другу вред. Но только посвященные. Ты была посвящена тогда?

Я покачала головой.

– Впрочем, на совете это могло бы сыграть. Но я не стал бы... бередить твои раны. Выносить сор из избы.

– Разве мы не должны использовать все, что у нас есть? – безразлично спросила я.

Когда я стала такой циничной? Когда превратилась в холодную стерву, планирующую месть?

Глеб пожал плечами.

– Вермунд бы использовал. Но разве этим мы не превратим себя в его подобие? – Он немного помолчал. – У меня всегда были вторые роли, Полина. Это научило, что иногда достаточно изменить сценарий. Но как бы ты его не менял, кровь бастарда не станет чище.

– Кровь бастарда? – удивилась я.

– А Филипп разве не говорил? Во мне течет кровь Вермундов, будь они прокляты!

– Ты – родственник Влада?

– Его брат по отцу. Прикольно, да?

Я хотела еще что-то спросить, но не успела.

Затылок полыхнул болью – резкой, оглушающей. Боль заполонила мозг, отдалась в голове нестерпимой пульсацией. Я застонала, присела на корточки, прижала пальцы к вискам.

А потом увидела.

Небольшая комната освещена единственной лампой, одиноко торчащей из старой, облупившейся люстры. Обои на стенах затертые, кое-где содранные и пожелтевшие от времени. К одной из стен – у которой стоит односпальная кровать – прибит ковер. К нему жмется миниатюрная брюнетка, на ее заплаканном лице серой тенью отражается страх.

Секунда – и я понимаю, чего она боится. Рядом с девушкой, а точнее, нависая над ней, стоит мужчина, и в ту секунду, когда я готова окликнуть его, закричать, резко бьет. Звук удара отдает отчаянием и безнадежностью.

Мерзко. Так мерзко! Я понимаю, что ничего не могу сделать, но все равно кричу:

- Не трогай! Не смей ее трогать!

Девушка оборачивается, и я могу различить большую ссадину на ее скуле. Завтра на этом месте расцветет огромный синяк, глаз заплывет, изуродует лицо. Брюнетка что-то говорит, наверное, умоляет его остановиться. Я вижу ее страх, почти панику. Во мне поднимается ярость, растет, достигает апогея.

Я вновь кричу, но теперь не слышу своих слов. Проваливаюсь в темноту, падаю, лечу…

– Нет-нет, убирайся! Не трогай ее!

Я тяжело дышала, поджимая колени и обнимая их руками. Все еще не могла прийти в себя и понять, где нахожусь. Постепенно мир собирался в знакомую картинку, а пятно перед глазами превращалось во встревоженное лицо Глеба.

– Эй, ты чего? – испуганно спросил он, помогая подняться. Голова взорвалась болью. Любое движение лишь усиливало ее.

– Отойди, Глеб. – Филипп возник из ниоткуда, подхватил меня на руки, отнес в спальню. – Полежи, я принесу таблетку.

– Постой! – Я схватила его за рукав, тут же поморщившись от боли. – Я видела девушку, думаю, она... атли.

– Знаю, – спокойно ответил Филипп. – Расскажешь все, когда станет лучше.

– Да ладно! – воскликнул Глеб громче, чем мне бы того хотелось. Каждый лишний звук причинял дискомфорт, приходилось жмуриться и замирать. – Пророчица? Серьезно?

– Ты сам видел, – ответил Филипп, и они вышли.

Они шептались, но мне было все слышно. Головная боль постепенно утихала, в мыслях прояснялось, и возвращалась способность соображать.

– Это нехорошо, и может сыграть не в нашу пользу, – встревоженно говорил Филипп.