У очага атли темно. Одинокая свеча стоит у алтаря, пляшет пламя на конце фитиля, словно хочет оторваться и улететь, как юркий мотылек. Я стою у самого камня, стараясь превозмочь страх, отрезать его, как ненужную часть, вбросить. Не выходит. Страх, словно раковая опухоль, цепляется за меня длинными щупальцами, пускает в душу новые побеги. Мне не скрыться. Не убежать. Не будет никакого выбора в конце — первый сольвейг ошибся. Только смерть. Я и она, в конце пути.
Впрочем, есть еще кое-кто.
Его лица не видно, но голос мне знаком. У него в руке нож — древний, с изрезанной вязью рун рукоятью. Лезвие блестит, и на нем танцует отражение огня. Он шепчет заклинание, а я стою. Жду. Чего? Бежать бы, но ноги стали ватными. Болит под ребром и в виске пульсирует. На запястьях порезы — неглубокие, потому что глубоких не нужно, кровь несущественна, не в этот раз. Это лишь часть ритуала, дань давно погибшим богам. Погибли ли они?
Страх ползет по комнате, нависает с потолка липкими каплями. Он воняет, и я вдыхаю этот запах вместе с серым дымком благовоний.
Жертвенный камень зловеще отблескивает, словно говорит: никуда тебе от меня не деться. Здесь ты и умрешь. Но я не хочу умирать! Не хочу думать, что это конец, что завтра для меня не наступит, я не увижу тех, кого люблю, а они не увидят меня.
Страху плевать на мои мысли, как и тому, кто бубнит себе под нос заклинание на древнем, давно забытом языке. Он поднимает голову, но тьма все еще держит в заложниках его лицо. Шаг ко мне, и я замираю. Внутри холодеет от его выверенных, бесстрастных движений. Он сильный, и мне его не одолеть. Я пыталась… Не помню, кажется, кто-то пострадал… Или нет? Неважно. Он идет ко мне плавно, я пячусь к камню, и ощущаю его холод. Ладони — липкие от крови — скользят по его гладкому боку.
Скоро он получит еще крови — много, наверное, всю. И кен, выплеснутый наружу, впитается в многовековой монолит…
Еще один шаг — и я уже вижу, что конец у ножа изогнут вверх. Перевожу взгляд на убийцу и, несмотря на то, что все так же не вижу лица, понимаю: он улыбается.
Дергаюсь, хватаю губами воздух, но он держит крепко, за плечо. Не вырваться. Не убежать. Не…
— Полина! — Кто-то тряс меня, но почему-то шептал. — Очнись.
Я открыла глаза. Светло. Солнце заглядывает в окно сквозь полузадернутые шторы, и стелет свет по мягкому ковру. Я выдыхаю шумно, со свистом, рука инстинктивно прикрывает живот.
Эрик напротив — хмурится, тревожится, не понимает. И я не понимаю. Что это? Пророчество? Будущее, которым меня пугал Барт? Могу ли я его предотвратить?
Алан беспокойно заворочался в кроватке и хныкнул, но Эрик даже внимания не обратил. Повернул мое лицо к своему и настойчиво спросил:
— Что?
Я замотала головой, подавляя непрошеные слезы. Тщетно. Они брызнули из глаз, потекли по щекам горячими потоками. Эрик крепко сжал мои плечи и, не обращая внимания на начинающуюся истерику, повторил вопрос:
— Что, Полина?
Я глубоко вздохнула. Раз. Еще раз. Постаралась взять себя в руки, ведь все хорошо пока. Я дома. Эрик рядом. Он не даст меня в обиду.
— Я видела… видела его, — шепнула и покосилась на кроватку, но Алан снова сладко спал, перевернувшись на живот.
— Кого? — спросил Эрик, все еще не понимая.
— Того, кто убил ясновидца из клана Гектора. Он придет… придет за мной…
Эрик отпрянул, губы сжались в тонкую линию, а в глазах мелькнуло то, что я впервые увидела в его квартире, когда мы ссорились. Ярость — темную, тягучую, неконтролируемую. Она мелькнула там и потухла, а он крепко прижал меня к себе и шепнул:
— Пусть попробует. — Поцеловал мои волосы, висок, положил голову себе на грудь. — Пусть только попробует…
Я знала — убийца попробует. Возможно, скоро. Перед этим он убьет охотника, затем Альрика, если хватит сил и хитрости, а потом придет за мной. Но пока у нас есть время его найти. Пока еще есть время…
В комнате потемнело — невесть откуда взявшаяся туча закрыла солнце, и холод из моего сна, из святилища атли, проник в комнату. Но лишь на миг — затем свет прогнал его, снова путаясь в высоком ворсе ковра.
Еще не время. Пока еще нет.
Глава 12. Игорь
Снова был вечер, снова свечи и снова бесформенный балахон — только уже не на мне. Приторная, пряная корица в венах отторгалась жилой, но я даже не поморщилась. Терпела. Делала невозмутимое лицо. Старалась не смотреть на шелк темных волос, рассыпанных по спине, на сжатые губы и бледность щек. Не слушала слова присяги. Отрешилась.
Тот вечер тянулся мучительно долго. Небо, низкое, вспухшее тяжелыми перинами туч, молчало. Земля пахла сыростью, на клумбах умирали последние цветы — белые хризантемы и сиреневые сентябрины клонились к земле, будто пытались вымолить для себя еще несколько дней жизни.
Скади радовались, обнимали Лару и желали им с Робом долгой и счастливой семейной жизни. Они не знали то, что знала я.
За домом, где таился очаг племени скади, ветвился сад. Старые яблони, клонились к земле, отягощенные крупными краснобокими плодами. Мокрая ржавая трава мочила полы джинсов. С веток на плечи падали крупные холодные капли.