Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)

– Ты скади, – ответил он почти безэмоционально. Еще несколько секунд пристально смотрел в глаза, а затем резко притянул к себе, прижал так крепко, что, показалось, ребра хрустнут. Поцеловал в макушку. Совсем, как раньше, до катастрофы. Когда мы еще были близки…

Были ли? И если были, то почему я тогда… Ведь уверена была, что Эрик мое “все”. И что “навсегда” для нас возможно. Ошиблась. “Навсегда” – самое лживое слово.

От этой несправедливости я все же расплакалась. Сильнее вжалась в Эрика, обняла его, вцепившись мертвой хваткой, и прошептала:

– Я люблю тебя.

Нужно было сказать. Там, за дверью моего убежища – жестокий мир со своими правилами. Даже если Эрик захочет, даже если простит, этот мир не примет нашего примирения. Потому что есть законы, и их нельзя нарушать.

Это я нарушаю всегда, Эрик такой роскоши себе не позволит. У него есть племя, обязанности и авторитет.

Будто бы вспомнив об этом, после моих слов он окаменел. Отцепил меня от себя и строго спросил:

– Тогда зачем было то, у андвари?

Странный вопрос – зачем. Если бы я знала. Догадывалась, конечно, но объяснить трудно. Слова слишком острые и бесспорно ранят. Меня, Эрика… Его больше, а причинять ему боль я не хочу.

Но он смотрит и ждет ответа, и я понимаю, что время для ответов пришло. Возможно, завтра я уже не смогу их озвучить. Теперь у меня есть нож и четкое понимание, что с ним делать.

– Его я тоже люблю.

Призналась. Себе, в первую очередь, а ведь себе признаться тяжелее всего. Отчего-то гордости за смелость не было, лишь горечь и тоска, а еще дикое желание уснуть. Проспать все оставшееся выделенное на жизнь время, перестать решать задачи, которые я решать не умею. Пусть Эрик решает – он вождь, ему привычнее.

Эрик с шумом выдохнул. Отодвинулся, встал, оправляя одежду. Подошел к окну.

Спина его была прямой, и руки, сцепленные сзади в замок, казались полурасслабленными. Словно он услышал то, что ждал услышать давно. Ждал ли?

Ждал.

– Нужно было сказать мне до венчания.

Шелестящие звуки опадают на пол пеплом, расползаются по комнате. Горечь во рту, мокрые от слез щеки, и я понимаю, что здесь и сейчас все решится навсегда, он уйдет, а я останусь тихим призраком дома скади. Его дома. Иначе я тут не смогу, и даже Алан не спасет.

Эрик больше не злится. Свою злость он одолел, мое предательство принял и готов вынести вердикт. А я готова выслушать.

– Ты прав, нужно было.

– Но ты говоришь сейчас. – Он повернулся ко мне, метнул осколками злости, будто не мог держать внутри, будто эта злость отравляла его. – Что, ты думаешь, это изменит?

– А это может что-то изменить? – горько усмехнулась я и села. Поправила волосы, которые, как оказалось, спутались и торчали во все стороны. Да уж, внешностью мне его сейчас точно не сразить. Но и на жалость давить я не буду! Слезы вытерла резким, отчаянным движением и губу закусила, чтобы больше не расплакаться. Боль помогла.

– Я мог бы наказать тебя, знаешь, – едко бросил Эрик, отводя взгляд. Пыльные занавески выглядели, должно быть, лучше меня.

– Так накажи.

Усталость сковывала. Лишала желания выяснять то, что необходимо было выяснить давно. И я пыталась бороться с ней ерзаньем и невесть откуда взявшимся раздражением.

Если он так хочет наказать меня, почему медлит? Почему так долго ждал? Все эти месяцы, когда я, раздавленная собственной виной, ютилась тут, в пыли и забвении. Когда Алиса прикасалась к нему, а он… он…

Я всхлипнула и подняла на Эрика глаза.

– Для наказания не стоило выжидать так долго…

– Вот как?

И снова он рядом, близко. Аромат одеколона приятно щекочет ноздри, будоражит. Широкая ладонь в нескольких сантиметрах от моей – так и тянет коснуться, ведь, скорее всего, в последний раз.

– Есть несколько вариантов. Муж отрекается от жены, но она остается в племени. По факту никто из скади не посмеет больше поддержать тебя, даже слово лишнее сказать побоятся. Ты станешь тенью, которой запрещено будет почти все, в том числе, воспитывать собственного ребенка. Второй вариант – тебя изгоняют еще и из племени, и ты остаешься одна. Но ты в курсе, что печать мужа с жилы жены стереть может лишь смерть. Ты не сможешь венчаться никогда, тебя не примет ни один вождь без моего на то согласия. Ты никогда не увидишь сына…

– Это все… варианты? – хрипло спросила я. Почувствовала себя подсудимым, которому вот-вот вынесут приговор. Приговор будет страшен, отменить его нельзя – можно только отсрочить. И выбрать себе наказание.

– Не все.

Голос Эрика не смягчился. И весь он напрягся как-то, подался вперед, его лицо оказалось напротив моего – и страшно, и глаз не отвести. Легкий карамельный аромат, жар тела, который я всегда ощущала даже на расстоянии, внимание – я ведь уже отвыкла, и сейчас не знаю, что с этим делать.