Я хочу быть с тобой

Трубка снова заговорила. В похмельной голове Михаила каждое слово отзывалось ноющей болью. Все происходящее продолжало напоминать дурной предутренний сон – какая-то девушка в коме, врачи сказали, надежды нет, буддийский лама, о котором он где-то что-то писал… Бред какой-то!

– Я готов заплатить столько, сколько вы скажете, – закончил, наконец, мужчина. – Все расходы я, разумеется, возьму на себя. Скажем, десять тысяч долларов вас устроит?

Михаил икнул, поморгал глазами, и гаркнул в трубку:

– Да пошел ты!

С досадой он опустил мобильник на стол. Интересно, что это за мудак разводит его посреди ночи? Десять тысяч! Все-таки не столько он выпил накануне, чтобы на такое купиться.

Телефон заорал снова. Миша прохрипел в трубку:

– Тебе че, Петросян, неймется?

– Сколько вы хотите? – спросил голос на другом конце. – Пятнадцать тысяч? Двадцать? Для меня цена вопроса не имеет значения.

«А что, если не разводка… – сообразил вдруг Миша. – Что, если и правда какой-то дебил хочет забашлять за то, чтоб я с ним куда-то скатался. Да елки, за такие бабулесы, хоть на луну! Это ж все долги раздать можно будет…»

– Александр, я думаю, мы найдем общий язык, – просипел он. – Куда и когда мне нужно подъехать?

В 12 дня журналист Грушин, как и договаривались, вывалился из метро и побрел в сторону частной клиники. Начинал накрапывать дождь, и Миша ниже надвинул на глаза бейсболку, высунув сзади курчавый огненно-рыжий хвост. Застегнуть куртку на объемистом животе так и не удалось, и Миша прибавил шагу, не желая промокнуть.

За забором тянул осенние золотые ветки тихий скверик. Сквозь листву белело больничное здание с глухо занавешенными окнами. На входе Михаила пропустили, лишь мельком взглянув на паспорт – видимо Александр, как и обещал, обо всем договорился. Михаил, стараясь ступать, как можно тише, поднялся по светлой лестнице. Больницы всегда нагоняли на него тоску. Не то, что бы он опасался за свое здоровье, наоборот, всегда чувствовал тут себя прямо-таки неприлично ничем не страдающим, сильным, могучим и даже упитанным. Казалось, будто весь персонал смотрит на него свысока – мол, ты нам совершенно не интересен, на кой черт тебя сюда занесло.

Он свернул, кажется, в нужный коридор. Хотя хрен, конечно, тут разберешься – все одинаково вымытое, белое и пахнет лекарством. В рекреации несколько медицинских работников беседовали с мужчиной в накинутом поверх обычной одежды белом халате. Михаил догадался, что это и есть Тагильцев – в конце концов, человеком он был достаточно известным, и фотографии адвоката часто фигурировали в статьях изданий, где Грушину приходилось работать. Видный мужик – высокий, плечистый, лицо такое волевое, и в то же время интеллигентное, без быдлячества. Бабы наверняка вокруг небо стаями вьются, тем более, что он успел уже такую карьеру забацать.

Михаил остановился поодаль, чтобы не мешать разговору. Что втирали Александру врачи, он не слышал. Видел лишь, что по мере разговора, тот все больше мрачнел. «Чернее тучи, – подумал Михаил. – Вот напишешь так в статье – обязательно прикопаются, скажут – штамп. А как еще описать, если у этого мужика и правда лицо стало черное, а из глаз того и гляди молнии шарахнут?»

Закончив разговор, Александр резко развернулся, пошел прочь от собеседников и едва не столкнулся с Михаилом. Несколько секунд он оторопело разглядывал стоявшего перед ним человека. На лице его написано было такое недоумение, что Миша даже покосился на самого себя в застекленную дверь. Не, ну а чо? Конечно, среди всей этой стерильности он выглядел довольно странно – косуху, наверно, все же не следовало надевать, да и майка с кроваво-красной надписью «Крематорий» через все пузо тоже смотрелась здесь довольно цинично. Но все ж таки не до такой степени, чтоб так глаза пялить. Может, этот Тагильцев не понял, что Миша – тот, кому он звонил?

– Эй, на судне! – гаркнул он, чтобы развеять сомнения. – Это Вы тут ночью по мою душу интересовались? Так вот он я, прибыл, как договорились.

Александр несколько секунд непонимающе смотрел на него, затем, видимо, взял себя в руки и кивнул:

– Да-да, конечно. Вы – Внемиров?

– Их бин. – весело подтвердил Миша. – Внемиров, он же Городецкий, он же Финкельштейн. Это все псевдонимы. А настоящая моя фамилия – Грушин, ну разве можно под такой работать? Разве что в журнале «Сад и огород». А у вас тут, я смотрю, какие-то проблемы? Убийцы в белых халатах распоясались? Хотите, черкану про них разоблачительный фельетон?

Александр невольно оглянулся через плечо на расходившихся по кабинетам врачей и ответил ровно, почти без эмоций.

– Консилиум окончился. Вынесли решение о том, что далее поддерживать пациентке жизнь не… – он запнулся, – не целесообразно. Но я убедил их, что буду оплачивать ее пребывание здесь столько, сколько будет нужно, даже если надежды на положительный результат больше нет.

Михаил уныло потупился, покивал, пытаясь всем своим видом изобразить участие. Александр помолчал, глядя куда-то в сторону, а затем тряхнул головой:

– Пойдемте! Я Вас с ней… познакомлю.

Александр ввел его в палату, сказал тихо: