Еще одна ложь самому себе, а не другому человеку. К кому же тогда сострадание? К самому себе!
Почти вся ложь — это ложь во спасение, но во спасение самого себя, то есть лжеца…
— Во спасение самого себя, — сказал я ему.
— Отлично, Демиан. Я никогда так не ставил вопрос. Мне кажется, что это прекрасная мысль, — похвалил меня Толстяк. — Ложь во спасение всегда подозрительна и вызывает вопросы, иногда очень сложные, из области философии и морали. Один из самых важных этических вопросов, которые мне известны, — это дилемма Сократа о свободном человеке и рабе.
Последний раз я слышал о ней от Леи, упоминавшей об этом на групповых занятиях пар, которые мы вели вместе. Когда она об этом сказала, мне припомнилось, что когда-то я уже читал эту историю, но не придал ей значения. Однако, видя, какая разгорелась дискуссия между слушателями, и наблюдая за происходящим внутри меня, я понял: мне есть за что благодарить Лею, помимо нашей дружбы…
История очень простая.
Я иду по пустынной дороге.
Радуюсь ветру, солнцу, птицам
и тому, что мои ноги несут меня,
куда они сами хотят.
У обочины дороги
я вижу спящего раба.
Я подхожу ближе и понимаю,
что он видит сон.
По его словам и жестам
я догадываюсь…
Я знаю, что это за сон:
рабу снится, что он свободен.
Выражение его лица
спокойное и умиротворенное.
Я спрашиваю себя…
должен ли я разбудить его,
показав тем самым,
что это — только сон,
чтобы он знал, что остается рабом?
Или мне лучше оставить его спать,
чтобы он
хотя бы во сне
насладился своим придуманным миром?
— Каков правильный ответ?.. — спросил Хорхе.
Я пожал плечами.
— Правильного ответа нет, — продолжал он. — Каждый должен сам найти ответ внутри себя.
— Мне кажется, я застыл бы перед рабом, не зная, что делать, — сказал я.
— Я дам тебе подсказку, которая поможет тебе по крайней мере в одном случае. Пока ты там стоишь, подойди поближе к рабу и посмотри на него. Если этот раб — я, отбрось сомнения:
Разбуди меня!
Жена слепого
В тот день я был очень придирчив.
— Ты как будто считаешь, что во лжи нет ничего предосудительного. Но ведь лгать — плохо. Именно этому нас учили.
— Ты уверен, Демиан? Нас действительно учили не лгать? Я не могу с тобой согласиться… Представь себе такую сцену, которая разыгрывается каждый день во всех домах всех городов.
Ребенка только что уличили во лжи.
Понимающий современный отец знает, что именно ЭТА ложь простительна, но ведь существуют моральные принципы… Поэтому…
Отец бросает свои дела и садится рядом с сыном, чтобы объяснить доступным ему языком, почему он должен всегда говорить правду, что бы ни произошло, пусть даже мир рушится.
Звонит телефон.
Сын, стремясь загладить свою вину, говорит:
— Я подойду! — и бежит к телефону.
Вскоре он возвращается.
— Папа, это страховой агент.
— Тьфу! Почему сейчас? Скажи, что меня нет дома.
— Так нас учат не лгать? Я так не думаю. Нам говорят, что лгать нельзя, это правда. Но наши родители, учителя, священники, те, кто нами правит, разве они учат нас, что не нужно лгать?
Хорхе сделал паузу, заварил мате и продолжил:
— Словно мы вторгаемся в другую, личную и субъективную область реакции каждого человека на ложь. Но в любом случае почему же лгать — нехорошо? Тысячи раз мы убеждались, что общество, в котором мы живем, ненавидит непредсказуемых людей. Ведь это означает потерю контроля, осложняющую правила сосуществования, по меньшей мере, в сложившейся системе. В этой системе лгать — нехорошо, так как, если ты лжешь, я никогда не смогу знать наверняка, что именно ты думаешь и что с тобой происходит. Чтобы сохранить контроль над ситуацией, мне, как и всем, нужны достоверные факты. Если интуиция подводит меня, я нуждаюсь в информации, предоставленной тобой, и мне нужно верить, что ты говоришь правду.
— Но, если я не могу верить словам других, — сделал вывод я, — значит, я не могу жить.
— Никто не может запретить тебе верить, Демиан. Я возражаю против того, что ты пытаешься запретить другим лгать.
— Но, Хорхе, если каждый станет говорить, что его левая нога захочет, все превратится в кошмар. Если все будут лгать и никто никому не сможет доверять, воцарится хаос.
— Это одна из возможностей, но не единственная. Есть и другая, о которой мне хочется думать, как о самой вероятной. Мы уже говорили, что человек лжет, поскольку, осуждая самого себя, боится суда всех остальных. Мы также говорили, что лжец уже вынес себе приговор.
Но представь себе мир свободы, мир, где все разрешено, ничто не может быть запретным, неуместным или обязательным…