Я хочу тебя

Алина свернула к речке, к черной глади, и вдали засветился берег — там санаторий, там их куча, огни горят, это здесь можно выкинуть неугодных.

— Ты его здесь хочешь оставить? — спросила она, когда я вывалил из багажника мешок и потащил к воде.

Ткань зашуршала по берегу, по траве и камням — я это только услышал. Затащил свой мешок в заросли камышей — там его не найдут несколько месяцев точно.

Вернулся к машине.

Алина топчется по песку и пытается раскурить сигарету, не получается, и я ее вырываю у нее из рук.

— Поехали, — открыл дверь.

Она забралась в машину, я сел за руль.

Мне хочется ей сказать. Что я не злой, просто так вышло. За нее я убью. Любого. Так вышло.

Я врезался в нее по уши.

В ту первую встречу, я втрескался, и не будет других

— Куда ты дел Марка?

Спросила она, и я напрягся, какого хрена.

Добавил скорость, повернулся на нее:

— Я хочу тебя.

— Где Марк? — уперлась она, отвернулась.

И я признался.

— Марка больше не будет, Алина, — свернул во дворы, что ведут к салону ее отца. Выдохнул. — Нет Марка. И нет других. Никого нет в живых, Алина, — повернулся на нее. и сказал впервые честно, впервые в жизни: — Ты не будешь ни с кем, кроме меня. Только я. Поняла?

Она кивнула.

Я на нее посмотрел, и она на меня.

Пристально.

И когда мы подъехали, выскочила из машины, и побежала в салон отца.

Глава 23

ДЕМЬЯН

Я увидел ее впервые три года назад.

Голую.

Она совсем малолетка была, из душа выскочила в одних тонких трусиках, и я знал, что у Коваля есть две дочери, но к такому зрелищу был не готов.

Любовь с первого взгляда или мгновенный выстрел, когда сердце перестает биться — это одно и то же. Меня ударило тогда, ее запахом, чистым, ее красотой. Похоть и порок, желание — те грехи человека, те чувства, которые я не взял в расчет.

Три года я убивал.

Просто потому, что к ней посмели подойти.

И лишь теперь принял — хочу ее себе, насовсем, не смотреть, а трогать, целовать и слушать ее стоны, ее тело сжимать, в руках сдавливать.

— Коваль, я хочу твою дочь

Я это сказал. И это честно.

Алину я бросил в салоне только потому, что мне еб*чее благословение нужно было от ее отца.

Я его не получил.

— Что такое? — ответил он. — Хотеть мою дочь.

Коваль поднялся из кресла, как царь. Затушил сигару в прозрачной пепельнице. Подошел к бару, налил два стакана виски, второй протянул мне.

Он по кабинету расхаживает, как по орбите в космосе, с таким довольством и уверенностью, что ему принадлежит мир.

— Давай выпьем за наше сотрудничество, Демьян, — он улыбнулся, щербато. — Мне нравится с тобой работать. Ты ценный кадр, как говорится, — он хмыкнул. — И я ценю.

— Отдай мне дочь, — повторил. Прямо в глаза посмотрел, своему врагу.

Дети о подарках от деда мороза мечтают, я тоже так делал, но жизнь банально и тупо рубанулась на до и после, я засыпал в комнате на шесть пацанов и под подушкой держал вырезку из газеты — фотку Коваля в одной из статей о благотворительности, он нашему детдому помогал, меценат.

Его боготворили, он даже на праздник к нам приехал, на женский день. Он говорил со сцены, а я в кулисах медленно шагал к нему с кухонным ножом.

Меня наша повариха остановила, которая баловалась, подбрасывая в утреннюю овсянку жучков.

— Не будь дураком, — сказала она тогда и нож у меня выхватила, — месть — это когда красиво, это когда холодно, Демьян, чтобы застыла кровь. Не на горячую голову. Учись у дураков.

Позже я узнал, что она была принудчицей, в нашем детдоме отбывала часть срока за то, что убила из ревности мужа.

Но тогда я поверил ей, дураком не стал. И три года был рядом с Ковалем — убийцей моих родителей, шагал с ним рука об руку, чтобы подать долгожданное холодное блюдо.

Вот только у этого ублюдка есть ангел-дочь. Которая моей быть должна, и в свадебном платье, и спустя годы, когда за стеной детская комната, и спят наши мелкие, а она кричит подо мной, каждую ночь, и у нас не кровать, а распятие.

Я влип. По уши.

— Демьян, за сотрудничество. Дочь я отдам, но не тебе, ты же понимаешь, — Коваль усмехнулся и подошел ближе. — А ты, значит, дочь мою хочешь?

— Хочу, — ответил честно и покрутился в кресле, поднял бокал. — А что? Ты против?

— Ты сам понимаешь, — он отпил. — Отношения нужно налаживать, и мои дочери — они хорошее вложение. Даже лучше денег, Демьян. Тебе Алину не отдам. Зачем мне ваша влюбленная каша?

Хмыкнул.

В армии тоже была каша. И тоже с жучками.

Тогда я и понял, что некоторым — им нравится просто, стоять и смотреть, проглотишь ты и или восстанешь. Восстать против тех, кто сильнее морально, кто может в плинтус тебя закатать — это почти как феникс из пепла, выдумка, легенда, мечта.

И вот я вставал. Вместе с автоматом. Армия и потом горячие точки, я воспитывал, взращивал в себе зло, если оно не дано с рождения — его можно почувствовать, спустя годы, сотни выстрелов — так, наверное, правильно, так хорошо, истреблять терроризм и шагать под пулями — это бодрит.

— Нет, — сказал Ковалю. — Уймись. Дочери — не товар. И Алина моя.

— Ты меня учить будешь? — Коваль вскинул брови. — Демьян, я мелочиться не буду, даже если ты хороший партнер. Я убью