Я хочу в школу

Петр Сергеевич вздохнул:

– Да, опозорил я тебя… Извини… Просто, понимаешь…

– Понимаю, – неожиданно перебил его сын. – Ты крут.

Воронько-старший закашлялся от неожиданности.

– Понимаешь, пап, – сказал Никита, – я думал, ты жлоб. Подставляешь всех и кидаешь. А ты всех вытаскивал.

– Так я же… – сквозь кашль просипел отец, – правда, сам виноват… всех втянул… А надо было над ними экономиста поставить…

– Ага, – усмехнулся сын, – и тогда был бы нам и Памир, и Париж, и лаборатория, как в МГУ…

Петр Сергеевич уже смеялся сквозь кашель.

– Точно…

– Короче… я, типа… тобой горжусь…

Воронько-старший был даже доволен, что никак не может справиться с кашлем, потому что не понимал, как нужно отвечать в таких случаях. А Никита уже и сам злился на себя и вдруг с чувством принялся колотить отца по спине. Колотил долго, и Петр Сергеевич взмолился:

– Все! Все! Прошло!

Они молчали до самого дома Ворона, глядя в противоположные окна машины. Напоследок отец спросил:

– А чего ты вообще решил на суд пойти?

Никита пожал одним плечом и вылез из машины, не попрощавшись. Не хотелось рассказывать, как однажды к нему заявился этот стремный пятиклашка Артем и строго сказал: «Ты должен быть на суде. Твой отец ведет себя… правильно. Я бы хотел такого отца». После чего ушел, не обращая внимания на злые крики Ворона в спину. Как будто знал – придет, никуда не денется.

Женька с Молчуном шли по улице и ели леденцы. Петушков на палочке. Очень вкусных, малиновых.

– Говорят, – сказал Женька, – раньше только такие и были. Никаких тебе чупа-чупсов или сникерсов.

Молчун кивнул.

– А теперь мало кто их вкус знает. Жалко.

Молчун согласно вздохнул.

– Слушай! – загорелся Женька. – А давай накупим леденцов и начнем всем детям дарить! Просто так, в честь хорошего настроения!

Молчун полез за кошельком, но вдруг замер. Женька проследил его взгляд.

Возле скамейки рыдал карапуз лет пяти. Его утешала, присев на корточки, бабушка. Сидела она спиной к Женьке и Молчуну, но по голосу было понятно: бабушка добрая, прямо из сказки.

– Егорушка, ну-ну-ну… Не больно же совсем! Только кожу чуть-чуть поцарапал!

Егорушка протестующее взвыл и сунул бабушке в лицо свою ладошку, на которой с трудом можно было различить микроскопическую ссадину.

– Сейчас кровь пойдё-о-о-от!

– Не пойдет, солнышко. Мы сейчас домой вернемся, я зеленочкой смажу…

– Щипать будет!

– А я подую!

Егорушка посопел, не нашел новых поводов для огорчения и принялся выть просто так, по прежнему поводу.

Молчун решительно подошел к карапузу и вручил ему своего петушка. Егорушка схватил леденец без размышлений, а вот бабушка встрепенулась:

– Ой, маленький мой, тебе же нельзя, у тебя же аллергия выскочит!

Женька хотел успокоить, объяснить, что петушок натуральный, почти без красителей, но тут бабушка повернулась к ним, и слова застряли в горле.

Это была Злыдня. Женька и Молчун только что не зажмурились от ужаса.

Но Елена Ивановна хоть и смотрела на них, видела только Егорушку:

– Спасибо вам, детки… – и она снова повернулась к внуку. – Егорушка, давай вернем…

Егорушка только слегка сдвинул брови, но этого оказалось достаточно.

– Хорошо-хорошо! Только давай договоримся: маме не скажем, ладно? Мама наругает меня…

Молчун и Женя осторожно, чуть ли не на цыпочках, отошли. Впрочем, Злыдня, гроза школ и управлений образования, даже не заметила этого.

Завернув за угол Женька только головой помотал, приходя в себя. А Молчун предложил:

– Давай купим леденцов. Раздавать будем всем. И детям, и бабушкам.

Кошка стояла перед дверью Элиной квартиры уже минут двадцать. Переминалась с ноги на ногу и отчаянно трусила. Она не боялась сигануть с пятиметровой вышки в шесть лет, она вышла на ковер против чемпионки мира по карате, она осталась одна на необитаемом острове на три дня. Тогда было не страшно. А сейчас к горлу подкатывался противный комок, как только она подносила руку к звонку.

И если бы не соседка, которая вышла из соседней квартиры, Юлька бы проторчала там еще неделю. Как минимум.

– Девочка, ты сюда?

– Да, – вздохнула Юля.

И, пока не передумала, позвонила в дверь.

Звонок отозвался у нее в позвоночнике. Дверь открыла Элька. Под пристальным взглядом соседки она придала лицу нейтральное выражение и махнула рукой, мол, заходи. И только когда они оказались в квартире зашипела:

– Зачем ты приперлась?

– Я пришла извиниться.

– Не верю. Ты врешь! Ты все время врешь!

– Да, – тихо сказала Кошка.

Элька подозрительно уставилась на Юлю.

– Я не хотела… – начала та, поняла, как по-детски это звучит, и поправилась. – То есть хотела… Уф-ф-ф…

Эля хлопала глазами. Кошка решила начать заново.

– Я же умею манипулировать. Нас учили. Я главной стать хотела… но не для себя! Понимаешь, я хотела стать главной, чтобы вы все… чтобы вас повести к добру.

– Куда? – Эля уже не знала, верить ли своим ушам.

– К добру… – Кошка почувствовала, что краснеет.

От смущения она, наверное, сорвалась бы и наговорила кучу гадостей, но Элька вдруг фыркнула, прикрыв рот рукой:

– К добру! Нуты вообще!.. Нуты…