Я Кирпич (сказка-феникс)

Я весь из себя такой спокойный, сижу на диване, чаек с сахаром попиваю, вот только моя любимая синяя кружка с красным "роллинговским" языком на борту почему-то крупно задрожала в левой руке… и в правой руке, пришлось держать ее в обеих ладонях, чтобы чай на пол и на джинсы не расплескивать. Странное дело: ну, да, обнесли, дело житейское, хотя и не обыденное. Но ведь гораздо реже, круче, страшнее, удивительнее, невероятнее — сражаться с демонами в ночи, волшбу творить, убивать нечисть целыми батальонами… а с одной, типа домашней клевреткой, даже разговоры вести… У меня есть смартфон, а в нем Интернет. Уже кое-что. Если они меня пасут по всем направлениям — значит, и телефон прослушивают. А может, и не прослушивают: в городе-то, в эту ночь, они за мною не следили. Ладно, предположим, что прослушивают. И плевать. Я могу, слегка прищурившись на свои четыре с лишним дюйма экранчика, бродить по Сети и задавать ей вопросы, это уже прорыв блокады. Я могу достать из кармана… а!.. я ведь его на табуретку выложил — смартфон и прослушать все то, что записалось на диктофон этой ночью. Пока чай пью, и мыслей в башке нет — буду слушать.

Прослушивание пришлось отложить на несколько минут, потому что из трубки моей выветрилась вся зарядка, но это поправимо.

— Букач! Почему, интересно, ты всегда норовишь чуть сзади меня пристроиться, а? Как бы стремишься выпасть из моего прямого поля зрения в периферийное?

— Не гневайся, о Великий!

— Я пока не гневаюсь, блин! Я вообще редко гневаюсь, я просто спрашиваю тебя внятным русским языком! Способна ответить?

— Как прикажешь, о Великий!

— Приказываю отвечать, постарайся делать это развернуто и без речевых реверансов.

— Рада служить, о Великий!

И замолчала. Сидит, такая, на спинке компьютерного кресла — серенькая красноглазенькая на черном — и преданно заглядывает мне в профиль повернутого к ней лица, в левое око над левой щекой.

— Ну, что молчишь? Я ведь велел развернуто отвечать?

— Не гне…

— И без просьб не гневаться! Ну?

— Боязно, о Великий. На крюкушки-то не смею.

— Чего именно боязно? Быть в поле моего зр… быть у меня на виду боязно? Куда не смеешь?

— Да, о Великий.

— А почему?

— Вдруг разгневаешься.

— М-да. Полагаю, даже под пытками ты никого и ничего не выдашь. Потому что безмозглая, блин, потому что н-не знаешь ни х-хрена!

Впервые в жизни, наверное, ощутил я в себе ту волну ярости, направленной на существо, пусть и не причинившее тебе ран или увечий, не злоумышляющее на жизнь твою и здоровье, не покушающееся на имущество и деньги, но… но… которое гарантированно слабее тебя, и которое заведомо не в силах ответить тебе тою же монетой, если дело дойдет до серьезного столкновения… Раздражение, вызванное непонятливостью этой Букач, ее убогим умственным багажом, неспособностью вести диалог, переросло в гнев, я наконец-то прочувствовал его и ощутил разницу между ним и предыдущими отрицательными эмоциями! Гнев мой разрастался в душе, он прямо-таки вскипал, он был бы не прочь захлестнуть меня с головой, так, чтобы кровавая пелена в глазах, чтобы слова убить и чихнуть стали равноценными в моей системе внутренних ценностей!.. Разгневался — но зато в берега вошел, страх мой испарился, вместе с сомнениями… Стоп. Вдохнул, выдохнул и еще раз вдохнул, глубоко и медленно.

И вообще — чего это я такой нервный? Если я действительно такой крутой, то на фига мне мои же истерики?

Букач, все еще стоящая на спинке кресла, съежилась и тихонечко заскрипела, даже не делая попыток сбежать от меня или спрятаться. Один хлопок ладонью, заправленный магической силой, и от этой Букач останется… даже мокрого места от нее не останется, только легкий дым развоплощенного нечистого бытия… Этот ее скрип… это она подвывает от ужаса на свой манер, стонет…

— Я не гневаюсь. Да, рассердился чуток, но это уже прошло, и я постараюсь, чтобы не вернулось. Всегда вредно, — слышь, Букач, — когда какие-то вшивые эмоции берут верх над Его Величеством Рассудком. Со мной такого не будет. Я сказал.

— Как ты добр, о Великий!

— Да ты что? Ладно, мельтеши где хочешь, мне вполне будет достаточно видеть тебя и угловым зрением, покуда я не пожелаю иного, а сейчас наша с тобой задача понять, кто и зачем грабил мой дом? А поняв это — составить план действий: либо ноги делать от неведомых врагов, залечь, так сказать, на дно до полного прояснения ситуации, или, воспользовавшись вновь открывшимися во мне способностями и возможностями, попытаться восстановить попранную справедливость: имущество и виновников найти, первое вернуть, а со вторых содрать шкуры. А, Букач? Как тебе мой план?

— Ты так мудр, о Великий!

Я поднял от кружки левую ладонь и возложил ее на затрепетавшую Букач. Странное возникло ощущение под пальцами, вроде бы и нечего там гладить или почесывать… а реальность, тем не менее: вот спинка дрожащая, вот голова… Я пожелал — и крохотная часть моей жизненной силы словно бы переместилась в Букач, впрыснулась в нее. Та опять заскрипела, завизжала, как несмазанное колесо, но теперь в этих скрипах не было ужаса, а только блаженство и восторг.