Я. Книга-месть

Конечно, я думаю о возрасте. Нет страха постареть. Меня парализует сама мысль, что в один

день мне станет скучно.

Я паршивый бизнесмен.

Я атеист, но вы знаете, меня это начало беспокоить.

Я слишком много времени провел с людьми, которые знамениты, но лишены таланта.

Соловьев

Большой режиссер и хороший человек Сергей Соловьев, чьи мемуары в том числе сподвигли

на написание книги, тоже считал меня морской свинкой с рудиментарными когтями.

Перед лицом такой несокрушимой убежденности у меня достало нахальства опрокинуть такое

лестное суждение посредством… доказательства, что я и реценцир киношную могу соорудить, да еще и на знаковый для самого Соловьева и для наших палестин фильм. Знаковый, потому

что оказался пугающе проницательным.

Ваше сиятельство, молвил я, я отпишу такое эссе про «АССУ» – ахнете, за сердце схватитесь, поедете по миру утверждать, что ОК суть гений, а не остолоп, как утверждали прежде.

Я способен старинную бронзу отреставрировать, не то что крепкую рецензию написать!

За столом, где я толкал эту речугу, нарастал смех. Маэстро стукнул по столу, смех

прекратился, говорит, напиши. Удивишь хоть строчкой – пятьсот ЕВРОпейских твои! Нет – буду

обзывать двуногим кротом.

…Славно я погулял на соловьевские евро!

Та самая рецензия

На просторах зимней Ялты встретишь ты свою любовь. На просторах зимней Ялты ты убьешь

свою любовь.

Зимняя Ялта придумана для девических вздохов, для тяжелого похмелья на скамейке на дамбе

под аккомпанемент цинических шуток о тщете надежд, для схватки Бананана с суровым

папиком Крымовым.

Бледность завладела лицом моим, когда в 89-м я с присными своими и с тяжеленной головой

вышел на ялтинскую набережную в шесть утра – от лепоты. Клянусь вам, тогда случилась

сначала секунда, когда я понял, как жить дальше, а потом истерика – от отчетливого сознания, что жить так, как осенило, я не смогу. Не Бананан потому что.

Битва старого и нового под песни о причудливом устройстве мира; вы не участвовали в такой?

У вас все впереди.

«Асса» не фильм, но фестиваль. Осанна манерному инакомыслию; русскому року, который в

эмбрионе был обаятельным, потому что нищим; граду золотому, где разлита любовь, где, сделав шаг, попадаешь в параллельное измерение; где смерть не смерть, а перекур; Татьяна

Друбич, чьему личику есть перевод Блока на русский язык, а Северянина – на грузинский.

Как Вы относитесь к Российской киноиндустрии, и не стала ли она похожа на американскую

«фабрику грез»?

Отношусь плохо. И не станет никогда. Это два разрозненных мира, как физика и лирика.

Спросите у Бекмамбетова.

Манерность Соловьева здесь уместна. Сны № 1 и № 2 сняты так, будто человек расширял

сознание долгие годы членством в андеграунде, чья китчевость посыпана блестками так густо, что понятно, почему он обречен на обожание и ненависть разом.

Мочалкин блюз, башаровская гиль, фамилия Эйдельман как обухом по голове, понты

расхристанных баболюбов, между делом ругающих советский бедлам, и вечный Цой как

саундтрек к новой субкультуре, где папики проиграют, потому что не знают, калеки, что такое

забриски-пойнт.

Соловьев и Цой

Лирический режиссер Сергей Соловьев, вспоминая о преобразившем все его бытие знакомстве

с Виктором Цоем, в конце монолога с горечью выдохнул: «С тех пор что-то произошло с

художественной генетикой нации».

Гении не рождаются, шедевров не стало, да и сам СС… Если два его последних фильма «Асса-2»

и «Одноклассники» – хорошие, то я – овцепас или муж Патриции Каас (что, с учетом того, в

кого превратилась наша некогда любимица, по престижности одно и то же). Так что и сам-то

СС форму не сохранил, но он-то еще ничего, остальные вообще поражены деменцией, кто-то, как прочие участники легендарного «Кино», спаслись эскапизмом.

Вы любите мультики? Если да, то какой любимый?

«Том и Джерри» – и сейчас иной раз заменяет книгу. Я ж кошатник. Да какой! Кто обидит

кошку – об колено сломаю.

Составить себе вполне определенное понятие о том, какая эпоха нас терпела, по юрмальским

концертам и по романам какого-нибудь Олега Роя, довольно мудрено. Или нет? Эпоха-то была

нормальной, мы были дебилами, нанодебилами, Тимати считавшими певцом.

В один из наездов в Москву, когда я готовил почву для блицкрига, Юрий Айзеншпис

познакомил меня с тогда уже кумиром. Не было в нем ни геройства, ни мифологизированности, но то, что, даже не говоря ни слова, он был центром внимания, свидетельствую. С первого

взгляда было понятно, что он смоделирован для великих дел, затеян не для мелкой суеты, как

я, но для исполинских свершений.

Без нимба над головой, он мог участвовать даже в чепуховых разговорах, ничего, это слышно, не упуская из виду.

И, разумеется, как большой художник, это тоже слышно, боролся с демонами.

Цоя нужно слушать, когда мы сами себе кажемся находками для психоаналитика. Когда нужно

наладить отношения с собственной головой, скрасить подобие существования.

Трофим и Стас Михайлов не помогут. Эти, напротив, до дистимии доведут.

Во времена художников седьмого ряда, суррогатов и подделок надо, как я, сбежать из

большого города, да хоть как я в холостяцкую келью, целый день слушать Цоя, мечтательно