«Я крокодила пред Тобою…»

– Ну, мало ли, веселая да хорошая, рано еще, понимаю, не нагулялся. Присмотреться надо, жена – это тебе не хихоньки да хахоньки. Жена нужна серьезная, надежная, чтоб раз и навсегда.

Пашка подумал: «Ну да, как мать. А как же любовь?»

– А как же любовь, отец?

– Любовь, она потом придет, ты про любовь и не вспомнишь, когда женишься. Там не до любви будет, банки-склянки, пеленки-распашонки. Семья – это не любовь, это ответственность, работа, лямка на всю жизнь.

Что-то не стыковалось в Пашкиной голове. «Лямка, работа, банки какие-то… где свет, где радость? Где сердце, наконец?»

Маринка постучалась к старшим:

– Откройте мне, я к вам.

– Заходи, мелочь, че скребешься, не спишь? – Ольга открыла дверь.

– Не могу уснуть, мне страшно одной. Маринка прижалась к сестре и заплакала.

– Что ревешь? Не реви. Уже привыкнуть должна ко всей этой богадельне, не маленькая.

Маринка хлюпнула носом, вытерла глаза.

– Оль, можно у тебя побуду?

– Ложись давай, сейчас музыку убавлю. Пашка, вали спать, я мелочь уложу, эти теперь до утра собачиться будут.

– Оль, знаешь что?

– Что?

– Я не люблю спать.

– Как это?

– Ну, я не знаю, как объяснить, но я чувствую отвращение ко сну. Я вот, когда знаю, что скоро пора ложиться, стараюсь это время оттянуть подольше. Я прямо сопротивляюсь всеми силами, чтобы не уснуть.

– Э, э, э! Ты давай кончай так думать. Это ненормально, это психушка. Отвращение ко сну, чего придумала! И давно это у тебя?

– Давно. Не очень. Я, когда засыпаю, думаю, что умираю. Я чувствую, что умираю каждую ночь. Когда засну, не страшно, а когда жду сна – очень даже страшно. Когда я сплю, я не живу.

Оля испуганно смотрела на одиннадцатилетнюю сестру. Ощущения совсем не ребенка.

– Мама мне говорила, что смерть – это сон. Умирать не страшно и не больно, и лучше всего умереть во сне, чтобы лечь и не проснуться.

– Маришка, не болтай. Рано тебе о смерти думать. Давай ложись. Я тебе что-нибудь веселое расскажу.

– Сказку?

– Угу, как дед наср… в коляску и поставил в уголок, чтоб никто не уволок.

Марина засмеялась. Какая же Оля смешная. И добрая. И красивая. От нее все время так вкусно пахнет. Марина легла на краешек кровати и задумалась. Она думала, зачем люди умирают, если уже родились на свет. «Надо было в космосе сделать так, чтобы родилось два миллиона человек – и навсегда. Чтобы больше никто не рождался и не умирал. И чтобы они не старели, всегда были молодые и не болели. Но я же могла не попасть в эти два миллиона и не родиться. Нет, как-то по-другому надо. Земля большая, а помещается на кончике спичечной головки…» – проваливаясь в сон, путалась в казавшихся складными мыслях маленькая Маринка. Ей приснился очень красивый сон. Первый раз в ее жизни – цветной и яркий.

На планете По жил Жан, одинокий французский полицейский. Именно французский, это было ясно по его красивому синему мундиру и смешной полицейской шапочке с козырьком и кокардой. Он был невысоким, толстеньким и, как все французы, носатым. Планета была так мала, что на ней смог бы жить только один человек. Она висела в черно-синем космическом небе, усыпанном яркими серебряными звездами. Жан все время грустил, потому что на планете По все время шел дождь и никогда не было солнца, и потому что на планете По никогда ничего не случалось. Жану некого было защищать, некого было спасать, и его работа казалась совсем ненужной, как и сама жизнь. Он сидел у окна, подперев голову пухлым кулачком, и смотрел в космическое небо, а струи дождя лили по стеклу, делая очертания предметов за окном размытыми и дрожащими. Его печальное созерцание сопровождала музыка из альбома группы «Spaсe» – «Ballad For Space Lovers» (это Марина выяснила несколько лет спустя, когда стала взрослой; а во сне она просто слышала красивую мелодию, которую откуда-то запомнила). Однажды, сидя на крылечке своего домика, Жан увидел пролетающую мимо него планету, такую же маленькую, как По. На ней стоял такой же маленький человечек в полицейском костюме и шапочке с кокардой и размахивал руками в радостном приветствии. Он не был грустным, потому что на его планете всегда светило солнце, росли красивое зеленое дерево и большой яркий цветок. Жан стал махать ему в ответ. Но они так и пролетели мимо друг друга, потому что планеты не могут притягиваться. Марина проснулась.

Свернувшись калачиком, Маринка лежала и вспоминала, как мама забирала ее, маленькую, из садика, как она приходила за ней, пахнущая духами, обнимала и целовала. Улыбаясь и шутя, мама заматывала Маринку в огромный пуховый платок и туго затягивала на спине крест-накрест концы шали.

– Мамочка, мне жалко!

– Кого тебе жалко?

– Ну, не жалко, а жалко!

– Да кого же?

– Да дусно мне, дусно!

Марина пыталась вспомнить, когда мама перестала обнимать ее, говорить всякие добрые глупости? Старалась понять: «Меня мама любит? Конечно, любит! Мамы же не могут не любить своих детей! Просто мама очень устает, поэтому злится, – снова вплывая в пока еще детский сон, Марина думала о маме, о сестре, об одиноком Жане. – Я потерплю. Я очень тебя люблю, мамочка…»

***

Машка заворочалась, просыпаясь.