— Между прочим, я сам ирьенин! — похвастал я, справившись с болью, сглотнул горькие слюни непослушным, точно чужим языком. В черепе шумело так, что мне чудилось, будто комнату шатает. Напоминало качели. Хотя было бы даже прикольно, если бы не было так паршиво.
— Лучше воды, — просипел я, обнаружив, что кувшин, в котором должна была быть вода, девственно пуст.
На мое счастье, в палату зашла девушка с подносом на котором стояла кружка; это уже потом я заметил, что это моя согруппница. Квакнув «спасибо», я снова засмотрелся на Анко, не глядя отпил из металлической кружки. Тут-то и пригодился пустой кувшин, который стоял на тумбе. А отплевавшись, заметил на подносе еще и коробку-бенто.
— Юмико-ча-ан, — я приторно сладко протянул ее имя, удерживая нейтральную морду, — ты в курсе, что мне три дня вообще ничего нельзя есть? Медкарту смотрела? Нет? Поясню: мне из еды можно только воду. Зачем ты притащила молоко?
Юми начала раньше, но результаты у нее были хуже, чем у меня со всеми склерозами и перерывами в обучении.
— Но я подумала, что ты голодный и…
— В карточку посмотреть религия не позволяет? — зло рявкнул я, после чего желудок взбрыкнул, исторгнув из себя разбавленное желчью молоко.
— Но я же не знала! — сделав несчастный вид, всплеснула она руками, а затем поморщилась.
— Хорошая эпитафия — «она не знала». Вот только, боюсь, не оригинальная и не единственная. Учиться надо лучше, — хмыкнул я в керамическое нутро и непроизвольно отрыгнул.
Пока я пытался отдышаться, Юми выдрала у меня из рук посуду, а вместо нее швырнула мне на колени алюминиевую утку. Кувшин ирьенинка демонстративно отнесла в санузел палаты и с видом оскорбленной невинности гордо вышла за дверь, не забыв хлопнуть ею.
— С-сука — прошипел сквозь зубы по-русски и откинулся на подушку.
Анко недоуменно нахмурилась, но промолчала, а меня распирало пожаловаться:
— Я уже сочувствую ее будущим пациентам, — деланно возмутился я. — Надеюсь, они выживут после ее лечения!
Она поначалу удивленно похлопала темно-фиолетовыми ресницами, но затем улыбнулась. Чтобы закрепить эффект, я рассказал еще и боянистый анекдот, слегка его переделав:
— Больной ей: “Что это у меня?!” А она: “Где?.. О-о-о Ками-сама! Что это у вас?!”
Митараши честно держалась, даже рот руками закрыла, но все-таки рассмеялась. Подождав, пока она успокоится, я молитвенно сложил руки:
— Если не трудно, принеси, пожалуйста, мой кувшин, — я поднял руку, показав закрепленный на ней катетер с прозрачной трубочкой, — сам не могу.
Он был мне нужен на случай, если выпитое молоко будет проситься наружу слишком уж активно.
Обнимаясь с кувшином, я вздрогнул от голоса внезапно заговорившей Анко:
— Ирука… ты… я, — произнесла она, заикаясь от волнения, — расстаться или…
На слове «расстаться» хотелось громко возмутиться, но я пожал плечами. Проводя взглядом пустую посуду до тумбы, Митараши замолкла и отвернулась. Светло-фиолетовые пряди выскользнули из-за уха, скрыв от меня лицо девушки.
— Если не хочешь, — инстинкт собственника корчился, как живая рыба на раскаленной сковородке, но я все же договорил, — навязываться не буду.
— Нет-нет-нет! — встрепенулась она, вскочив со стула и широко открыв глаза. — Я хочу!
— Хочешь, чтобы навязывался? — сохранить серьезное выражение лица было невозможно, мне дали зеленый свет. — Начнем сначала?
Вместо ответа она подошла вплотную, наклонилась, а затем, вдруг, притянула мое лицо чуть прохладными ладонями и поцеловала в щеку. Она метила в губы, просто я увернулся. Сейчас со мной целоваться — сомнительное удовольствие. Даже мне было противно нюхать собственное зловоние.
Все правильно поняв, Анко перевела взгляд на кувшин.
— Значит «Да»? — не удержался я от довольной ухмылки.
— Да! — сияя от радости, пискнула Митараши, но, смутившись, повторила уже нормально: — Да, начнем сначала.
Она еще о чем-то хотела поговорить, но пришел Кусуши, загадочно сверкая линзами, и испортил всю малину. Хорошо хоть успели договориться с Анко о встрече. Да еще друг попытался отругать Митараши за еду, которую принесла ирьенинка, но я его осадил и «сдал» согруппницу.
— Завтра же пойду к Рибе-саме и скажу, чтобы Юмико отчислили! —поправив очки, возмутился Кусуши. — Мы нуждаемся в людях, но не настолько, чтобы подвергать пациентов опасности!
Уже из коридора Митараши помахала мне на прощание, и я помахал ей.
— Ты вообще меня слушаешь?
— Угу, — подтвердил я. — Как ни прискорбно это говорить, но я с тобой согласен, — переигрывая, я тяжко вздохнул. — Я хоть и недомедик, но ничего лишнего бы есть не стал…
В меня уперся очень выразительный взгляд ирьенина.
— Но обычные пациенты могут, и это для них плохо кончится, — закончил я мысль до того, как надо мной опять начали стебаться.
— Для тебя, кстати, все тоже плохо кончилось, — не устоял перед соблазном съязвить медик. — Вон, еле живой валяешься. Кито на тебя всем уже нажаловался.
— Ну, я же не знал, что там бамбук был. Пока я отходил, официант прибирался, мог плеснуть в плошку соуса, который стоял у Анко, или заказ перепутать, — вяло отбрехался я, — знал бы — не ел бы.