Но проспать всю ночь Гене было не суждено, потому что его разбудило шевеление соседа по «плоту». Приподняв голову, заключенный увидел, как со всех уголков камеры темные силуэты стекаются к тому месту, где лег ночевать новичок. Руководил этим процессом лично Батя, жестами в темноте показывая, кто должен навалиться на руки, а кто на ноги, кто страхует, на случай если жертва сумеет вырваться, а кто гасит. Сами авторитеты в общей свалке участия не принимали, они собирались поглумиться над строптивым сокамерником после, когда тот уже будет не в состоянии им дать отпор. Подло и грязно, но действенно.
Арестанты осторожно пробирались к новичку, а расстеленные матрацы хорошо глушили их шаги. Вот, наконец, они собрались вокруг, и замерли, ожидая отмашки к началу.
Штатив был напряжен, как натянутая струна, ведь он помнил, предупреждение новичка, и почему-то искренне верил, что он в состоянии его воплотить в жизнь. Жаль, что он совсем забыл о данном ему совете — лечь и зажмурить глаза, чтобы ничего не видеть.
— Ну, долго вы еще надо мной стоять будете? — Холодный негромкий голос прозвучал в напряженной тишине раскатом грома, и собравшиеся вокруг жертвы арестанты от неожиданности бросились исполнять то, ради чего встали со своих постелей.
Глава 13
Привыкшие к ночному мраку глаза Штатива теперь отчетливо различали темные фигуры столпившихся сокамерников. Он видел, как они бросились на новенького, придавливая коленями к полу его руки, видел, как один упал тому поперек ног, начисто лишая возможности ими пошевелить, видел, как остальные двинулись к обездвиженной жертве с вполне читаемыми намерениями… ну, вот и все. Сейчас бедного парня отделают, а потом за него возьмется Батя. И станет в их камере на одного опущенного больше. Из-под такой кучи малы нет никакого шанса выбраться, каким бы сильным и умелым ты ни был…
Однако вместо тривиального избиения дальше начала происходить какая-то сущая чертовщина, вызывающая дрожь в поджилках. По камере будто бы пронесся сквозняк из осязаемого ужаса, от которого зубы Штатива начали выбивать частую дробь, а сам он от неожиданности непроизвольно вскрикнул.
Навалившееся на новичка заключенные вдруг разом обмякли, и Гена под воздействием потустороннего липкого страха отчетливо понял, что они просто умерли. Умерли одновременно, молча и абсолютно противоестественно!
Следом за ними рухнули как подкошенные те, кто должен был избивать беззащитную, как они полагали, жертву. А сам новенький поднялся, легко сбрасывая с себя бездыханные тела, и встал в полный рост, внушая своим видом трепет в сердце любого, кто сейчас смотрел на него.
— Э-э-э… че за нахер?!
Как только эти слова сорвались с языка одного из приспешников Бати, он тут же повалился на расстеленные матрацы, будто из его туловища вынули позвоночник.
— Да ну наху-у-у…
Стоило открыть рот еще одному, как его постигла та же участь. Третий, видимо, никаких выводов не сумел сделать, поэтому возопил, рискуя переполошить охрану.
—
Его крик оборвался на полуслове, перейдя в тихое сипение, словно он уже умер, а воздух из легких все продолжал выходить, как из надутого пакета.
Оставшиеся двое оказались посмышлёней своих товарищей, и замерли, боясь не только пошевелиться, но и сделать вдох.
— Ну что,
— Нет… НЕТ! Послушай, пожалуйста, давай все обсудим! Я готов извиниться…
Авторитет унизительно залепетал, пытаясь выторговать себе жизнь, но вот только непроизнесенного правила никто еще не отменял. Любой, кто нарушал тишину, тут же умирал. И Батя тоже вмиг замолк, а его тело начало медленно заваливаться, пока не упало как срубленное дерево на трупы своих прихлебателей.
В живых остался один единственный бандит, который сейчас стоял ни жив ни мертв, и трясся крупной, различимой даже в темноте, дрожью. По его штанине потекла теплая струя, но вряд ли кто-то мог это заметить в царившем в камере мраке.
— А ты ничего не хочешь мне сказать?
Новичок вплотную подошел к блатному и шумно втянул носом воздух, как делал это днем, чем заставил уголовника затрястись еще сильнее.
— Не слышу ответа?!
Последний выживший блатной так активно замотал головой, что его аж покачнуло.
— Что ж, значит, ты умрешь без последнего слова.
Арестант уже начал набирать в грудь воздух, чтобы предпринять отчаянную попытку отстрочить свою гибель, но ни звука не сорвалось с его губ, потому что он рухнул на пол вслед за своими дружками, с которыми он так весело мучил и угнетал всех остальных заключенных в этой камере.