Я люблю дождь

Я напеваю, а он хвалит:

– Хорошая песня, правда хорошая. Неужели есть такие хорошие песни? – И он старается ее запомнить. Говорит что-то вроде того, что слова ему понравились. И все-таки ни одной песни целиком он так и не выучил. Просто напевал какой-нибудь запомнившийся ему куплет. «Легкая пена исчезла, точно любовь…» – мурлычет он себе под нос и, будто спрашивая: «Ну как, получилось?» – ждет моей реакции.

– Правильно. Мелодия чуточку иная, но со словами все в порядке.

Выслушав мой ответ, он всегда виновато улыбается.

– Подожди-ка, в этой песне должно бы быть «точно щенок».

– Где?

– А вместо слов «точно любовь» [2].

– Да, можно и так. И верно – «точно щенок» выходит интереснее.

– В самом деле, «точно любовь» – это как-то скучно. «Исчезла, точно щенок» – куда лучше.

Он явно доволен своей выдумкой.

Вкусы наши сходятся только в том, что касается этой единственной песни. Все остальное он не приемлет.

– Что это такое? Как можно слушать эти электрические звуки? – Особенно непримирим он к рок-музыке.

У него есть только одна пластинка, которой он дорожит: Моцарт. Квинтет.

– Что это?

– Ты слушай, слушай. – Он бережно опускает иглу на пластинку. В проигрывателе то и дело раздается какое-то потрескивание, из-за этого долгожданная музыка теряет свое очарование.

– Ну как? Не правда ли, нежнейшие звуки?

Мелодия и правда великолепна.

А вот проигрыватель совсем никудышный.

Но, как бы то ни было, поддаваясь его увлеченности Моцартом, я тихонько прикрываю глаза.

Прислушиваюсь и различаю кошачье мяуканье.

– В эту комнату входить нельзя. – По его тону чувствуется, что он знает, как обращаться с кошками.

По-видимому, второй этаж – запретная для кошек территория. За то, что им позволено свободно выходить на улицу через дырявую плетеную дверь в прихожей, здесь появляться им не разрешается.

Поднявшись в эту комнату, с обещанным видом на море, я тотчас же почувствовала, как у меня по коже пробежал холодок.

Наверное, причиной тому кровать. Она занимает почти всю комнату.

А может быть, дело в красках.

Голубые простыни и белые стены, да еще кое-где на стене, к которой придвинута кровать, серые от облупившейся краски пятна.

– Когда-то в этом доме жил иностранец. Мне показалось полной безвкусицей висевшее здесь огромное зеркало. Я его снял, и остались эти следы.

И все-таки ощущение озноба не пропадает. Быть может, это неловкость от того, что меня привели в спальню.

Подхожу к окну и смотрю на море.

– Погляди-ка, вот там виднеются красные тории [3].

– А-а, правда, стоят в воде.

– А вон там, у скал, хорошо ловится рыба.

– Вы увлекаетесь рыбной ловлей?

– Да.

Меня и во время разговора что-то подталкивает как можно скорее уйти отсюда. Чтобы справиться с неловкостью, я решительно поворачиваюсь и говорю:

– Давайте покормим кошек.

На кухне собрались все четыре кошки и, разом открывая красные рты, мяукали, выпрашивая еду. Он объяснил, как каждую из них зовут: вот слева Суити-пай, за ней – Попкорн, Мама, а это – Малышка. Все они белые, их почти не отличить друг от друга. Разве что по величине.

– Не пойму, как вы их различаете?

– Когда привыкаешь, начинаешь различать их по голосу. У Суити-пай самый красивый. «Тю-тю-тю», – каким-то особым голосом сзывает он кошек. Не спеша раскрывает пакет и достает из него консервные банки. Одна, вторая, третья, четвертая…

– Неужели они столько съедают?

– Я сразу даю им помногу, ведь бываю здесь не каждый день.

Наш разговор в комнате наверху и о кошках занял не так уж много времени. Я перехожу в соседнюю с кухней комнату и начинаю не спеша ее осматривать.

Внезапно мне на глаза попадается фотография, стоящая в углу книжной полки. Он и какая-то женщина, оба улыбаются. У женщины длинные распущенные волосы, смуглая кожа. Сфотографирована она по пояс, но по выпуклости груди и линии плеч можно представить, что она довольно полная. Когда же сделан снимок? Прическа и очертания лица выдают в мужчине человека еще молодого. Беру в руки маленькую рамку и всматриваюсь в фотографию.

– Что ты рассматриваешь? – слышится его голос.

– Вот, – протягиваю ему снимок.

– О, это давнишнее фото.

– Ваша супруга?

– Нет.

– И тем не менее близкий вам человек, не так ли?

– Почему ты так решила?

– Ну, такое впечатление складывается само собой.

– Вот как? Да, прежде она здесь жила.

– И кошки тоже?

– Да. Она крестная мать Суити-пай и Попкорна.

– А теперь?

– Мы расстались. Теперь она живет за границей. Умная была женщина.

– Гм, но красавицей ее не назовешь.

– Правда? Мне она кажется красивой.

– Вам нравятся такие женщины?

– Да в общем, нет. Но она была очень славная.

Это замечание звучит не очень-то деликатно. Неприятно, когда в твоем присутствии превозносят прежнюю возлюбленную, думаю я и возвращаю фотографию на место.

В этот миг он встает передо мной, как бы заслоняя фотографию, и пристально заглядывает мне в лицо. Когда наши глаза встречаются, он произносит:

– Ты понимаешь, что значит быть с человеком единым целым?

Растерявшись от столь неожиданного вопроса, я отворачиваюсь. Все это так внезапно, что я не знаю, куда деть глаза.