Я люблю Голливуд

— Энджел, ну что ты, в самом деле, здесь же всюду люди, папарацци… — Джеймс кивнул куда-то в сторону и попытался подвести меня к припаркованному у обочины «лексусу». — Садись в машину, и я все объясню.

— Объяснишь, что ты целовал Блейка? — спросила я.

Кучка папарацци у нижней ступеньки одновременно развернулась в нашу сторону.

— Джеймс, сюда! — раздался голос из зарева осатаневших вспышек. — Подари нам улыбочку!

— Ну? — Я остановилась на ступеньках и пожала плечами: — Ты им скажешь или я?

— Давай, детка, расскажи нам все! — крикнул тот же голос. — Версию Джеймса мы сто раз слышали.

— Энджел, пожалуйста… — Джеймс взял меня за руку и крепко сжал. — Не надо.

Я замолчала и посмотрела на него. Он по-прежнему был омерзительно красив, но еще никто не вызывал у меня такой ярости.

— Нет. Ты перешел все границы, и…

Не дав мне закончить, Джеймс вдруг схватил мое лицо ладонями и запечатлел долгий поцелуй на моих губах — отличный способ выставить кого-нибудь шлюхой. Глаза моего предателя инстинктивно закрылись. Вокруг оглушительно трещали фотовспышки. Джеймс заставил меня откинуться назад так низко, что я физически не могла вырваться из его объятий. Не успела я ничего придумать, как он подхватил меня на руки и нырнул в поджидавшую машину. Неожиданно холодный воздух — кондиционер работал на температуре арктической зимы, — мягкое кожаное сиденье и скорость, с которой машина сорвалась с места, лишили меня дара речи.

— Энджел, я прошу прощения.

Я упорно смотрела в спинку переднего сиденья.

— Все это… Все это сложно.

Ледяное молчание.

— Клянусь, я не хотел вводить тебя в заблуждение!

Я повернулась и посмотрела прямо ему в лицо:

— Не хотел вводить меня в заблуждение?

— Нет.

— Значит, и целовать меня не хотел во время танца?

— Ну…

— И флиртовать всю неделю не имел намерения?

— Это не входило в мои планы…

Я отвернулась и снова уставилась на спинку сиденья.

— Я и не знала, что у тебя был план.

Телефон Джеймса запиликал.

— Блейк? — спросила я, вглядываясь в тонированные стекла и силясь разглядеть что-нибудь знакомое.

Я понятия не имела, где мы едем.

— Блейк, — вздохнул Джеймс.

— Вот, наверное, ржет надо мной во все горло, — сказала я, расчесывая волосы пальцами.

Пребывание под калифорнийским солнцем сказалось на них не лучшим образом; приеду в гостиницу, разберусь с посекшимися концами. Вот гадость… Еще одна гадость Лос-Анджелеса.

— Так какие же у тебя были планы?

— Ты о чем?

— Ну, если это в планы не входило, то что входило? — спросила я, глядя на свое отражение в темном стекле.

Отражавшаяся там девица выглядела настолько жалкой, что я ее не узнавала.

— Энджел, я не хотел ставить тебя в неловкое положение, — тихо сказал Джеймс.

Внутренне я никак не могла простить себе искренний шок от увиденного в туалете. Дженни права: я чудная какая-то — будто вчера родилась.

— Джеймс, я рассказывала, что случилось с моим бывшим? — спросила я наконец.

— С Алексом? — с готовностью спросил Джеймс.

— Нет. Я не считаю, что между мной и Алексом так-таки все кончено.

С тонированного стекла на меня глядела другая Энджел. Я стерла размазанную вокруг губ помаду и немного взбила волосы. Отражение начало походить на что-то более знакомое. Знакомое и очень, очень разъяренное.

— Я говорю о моем бывшем из Лондона. Он мне изменял с девицей из теннисного клуба. На свадьбе моей лучшей подруги я застала их на заднем сиденье нашей машины.

— Надо же, — озадаченно протянул Джеймс. — Мне очень жаль.

— М-м-м, это был самый неловкий момент в моей жизни, — продолжала я, обводя пальцем контур лица, отражавшегося в запотевшем стекле. — Это был ужас, сущий кошмар — так опозориться на глазах у всех подруг и родственников! Пережить предательство человека, которому я доверяла! Честно говоря, в глубине души я считала, что мне никогда не оправиться от такого удара.

— Могу себе представить, — осторожно согласился он.

— Но когда я помочилась в его несессер и улетела от него на другой континент, то словно заново родилась.

Сделав это трогательное признание, я потянулась через сиденье и взяла Джеймса за руку.

— Не может быть! — ахнул он.

— Еще как может! А во время первого вальса я сломала руку жениху. — Я стиснула неестественно холодную и влажную руку Джеймса. — Он знал об интрижке и ничего мне не сказал. Ты не считаешь, что этим я перешла все границы приличий?

— Вроде бы нет…

Загар на лице Джеймса приобрел болезненный зеленоватый оттенок.

— Так вот, я даже представить себе не могу, что сделаю с тем, кто взялся позорить меня перед всем свихнувшимся на кумирах Западным полушарием.

— Энджел, честное слово…

Я сильнее сжала его руку.

— Может, нанять группу бродяг нагадить в его машину?

— Клянусь, я все улажу! — взвизгнул Джеймс.

— Или вернуться и рассказать папарацци о его тайном любовнике?

Настала мертвая тишина. Через несколько долгих секунд Джеймс сказал:

— Они тебе не поверят.