Я люблю тебя, прощай

– Ах, пицца! Наша чудесная пицца! – И смеется, потому что совсем забыла про пиццу. Дети визжат, до того рады. Танцуют даже! Кто бы подумал, что пицца может вызвать такое веселье?

Я поначалу решил, что буду двигаться все на север, на север, пока не доберусь до какого-нибудь крошечного островка. Хотел жить совсем один. Но в конце концов устал, как дряхлый старик. Добрался до этого местечка и остался. Здесь хорошо, но по мне – Россшир[8] мог находиться где угодно.

И здесь, как вы заметили, полным-полно поляков. Вроде ты не так и далеко от дома. У меня уже есть кое-какие знакомые – тоже из Кракова приехали. Мы всегда здороваемся и улыбаемся друг другу. Только они гораздо моложе меня. Как-нибудь позову их пообедать.

Какой-то мужик – подай ему рыбу с картошкой! Говорю, что рыба с картошкой дверь рядом, а у меня пицца только. Две девочки-сестренки просят мини-пиццу с ветчиной и ананасом. У обеих мордахи перемазаны конфетами. Старшая, ей нет и шести. Дряхлый старик, этот хочет среднюю пиццу, с пряностями. Девочки таращатся на него. У старика вздутая шея и волосы торчат из ноздрей.

Закапал дождь, и он опять тут как тут.

– Привет, – улыбаюсь я. – Вот и ты, Сэм.

– Ага, я. – У него тоже улыбка на губах. Он всегда улыбается только самую малость, а во весь рот – никогда. А глаза – те и вовсе не улыбаются.

Вручаю пиццы девочкам, старику, и они уходят. Помню, как Сэм пришел в первый раз. Пару недель тому назад. В школе большая перемена, народу полно. Он не занял очередь, просто стоял у окна, и, когда ребята разошлись, все стоял и смотрел в окно. Маленький такой. На меня не глядел, а я спросил, не опоздает ли он в школу.

Нет, говорит, вроде он уж стар для школы.

Долго не мог правильно выговорить мое имя. Понятно. Ни у кого не уложатся во рту слова, которые слышал только один раз.

– Хочешь ты работать у меня по субботам, Сэм? Всего пару часов? Может, с двенадцати до трех.

И я увидел улыбку от уха до уха, в первый раз. А потом, как будто его улыбка распахнула двери, в мою пиццерию вошла красота – она!

Она – это женщина из бассейна. Каждый вторник я слежу за ней, как она плавает туда-сюда, туда-сюда – полчаса; не брызгается, не улыбается, не болтает с другими женщинами. Просто плавает брассом, неторопливо, как задумчивая русалка. У меня такая работа – следить за ней, ведь по вторникам и четвергам я дежурю в бассейне. Я слежу за всеми пловцами, но она – главная. Ее хорошенькая головка никогда не уходит под воду, глаза – будто она далеко-далеко. Я знаю, ей кажется, никто ее не видит, и она думает: я совсем одна. Вон, посмотрите! Разве есть у нее что-то некрасивое? Ничего! Белоснежка – белая кожа, алые губы, синие глаза.

Что она делает здесь, в моей пиццерии?

– Здравствуйте, я могу помочь?

Знаю, с лицом у меня не все в порядке – вон как она смотрит.

– Пожалуйста, мини-пиццу с грибами. Спасибо.

Впервые слышу ее голос. Она говорит, как плавает. Как будто… не хочет расплескать воздух. Тихими гребками рассекает воздух в моей пиццерии, и воздух качается вокруг меня ласковыми волнами Балтийского моря. Р-раз! В груди моей распахнулась дверь, и порыв морского ветра ворвался внутрь. Не очень приятное ощущение. Скорее даже, совсем неприятное.

– Да, очень хорошо. Пять минут.

– Прекрасно, – говорит она, и мы оба не знаем, что делать дальше.

То есть я знаю, что должен приняться за пиццу, но она стоит и смотрит на меня. Может, узнала меня? Сэм постукивает щеткой, но, кажется, далеко-далеко. Окно в лавке большое, практически во всю стену, и выходит на главную улицу. Дождь вдруг начинает барабанить в стекло со всей силы. Град, что ли? И гром гремит. Мимо окна летит полиэтиленовый пакет, за ним гонится женщина. Как в кино. Удивительно, но все так и было – в эту самую минуту Марья покинула мою душу. Раз – и все! Нет, она по-прежнему стоит у меня перед глазами, но теперь это всего-навсего женщина, которую я когда-то любил в Кракове. Как будто у моего сердца ограниченная любовная емкость, места в нем только на одну любовь. Впустив женщину из бассейна, сердце выкинуло Марью.

Женщина из бассейна – как ее зовут? – наконец поворачивается взглянуть в окно на грозу, а я поворачиваюсь, чтобы сделать ей пиццу. Самую лучшую мою пиццу.

Сэм

Я гляжу на Мацека, Мацек пялится на миссис Маклеод, а миссис Маклеод глазеет в окно.

Когда она забирает свою грибную пиццу и уходит, я говорю:

– А у нее муж есть. Они на Содейл-роуд живут.

Мацек таращится на меня прям как баран на новые ворота, а ведь сам живет в Эвантоне, стало быть, прекрасно знает, где Содейл-роуд. Я уже два раза был у него дома, в фургоне то есть. От нас до него две минуты, ей-богу. В прошлый раз, когда я пришел, у него было мое любимое печенье – здорово, да? А мои предки никогда не вспомнят про мятные «Кит-Кат».

Я им про Мацека не стал рассказывать. Наперед знаю, чего они скажут. Не дурак. Заявят, что он, мол, извращенец, и не смей туда ходить. Мужик! Иностранец! Явно недоброе на уме – мальчиков к себе заманивает.

Шизики придурочные.