Читаем Я люблю тебя, прощай полностью

Но она классная. Знает, как нужно себя вести, чтоб тебя не пришибли. Я вижу, она сечет, что надо найти свое место – не путаться под ногами, никого не доводить, разобраться, кто с кем и против кого. Чтоб тебя замечали, только когда у тебя что-то круто получается или потому что умеешь всех рассмешить. С тобой должно быть весело. Надо дать повод относиться к тебе по-доброму. И кто бы что ни говорил – люди любят симпатичных. Это заботит всех. Даже самые продвинутые и те дергаются из-за того, как выглядят, даже если твердят себе: внешность, мол, полная фигня. В общем, надо работать над своей наружностью, но так, чтоб никто об этом не догадывался. Роксана так и делает. Правильная девчонка.

Она тусуется с моей компанией, у нас тут прибились самые классные ребята. И нас довольно много, поэтому наша компания не такая закрытая. Роксана круто сечет в математике, поэтому мы с ней в одном классе, у мисс Рейд. Мисс Рейд обожает Роксану, потому что домашние задания у нее всегда сделаны и за контрольные сплошные пятерки. Правда, хотя бы раз в неделю Роксане достается за болтовню с соседкой по парте, а если такое случается два раза за урок, училка вызывает в школу родителей. И Роксана этим пользуется, она понимает, что надо разом быть и хорошей и плохой, невидимкой и заметной. Однако не переступать черту. Я под сильным впечатлением.

Она к тому же дико секси, что только на пользу. Глаза у нее будто сонные. Волосы светлые-светлые, почти белые, и кожа тоже очень белая, и никаких прыщей. Губы пухлые, красные и такие зовущие. Она почти на два года старше меня, потому что в Польше они позже идут в школу, но ростом маленькая совсем, гораздо ниже меня. Да каждый скажет, что девчонка классная. Но вы не подумайте, что я без передыху думаю о ней. У меня своя жизнь. Знали бы вы, сколько сил надо, только чтобы прожить с утра до вечера, увертываясь от всяких уродов, козлов и придурков. А потом идешь домой, к своим ущербным и нудным предкам.

Но вот какая штука: если Роксана опаздывает, я глаз от двери оторвать не могу. Один раз она вообще не пришла, так я все уроки просидел как на иголках. А потом вечером смотрел по ящику «Топ Гир», а сам все думал: может, заболела? А если заболела, в постели она или нет? А если в постели, читает, или спит, или кино смотрит? И в чем она – в какой-нибудь классной прозрачной ночнушке или в дурацкой детской пижаме?

В общем, я кое-что придумал.

– Мацек, научи меня каким-нибудь польским словам.

Мы с ним едим торт. Мацек называет его «песчаным», а я – «мраморным». Мы сидим у него в фургоне, где здорово воняет.

Мацек усмехается:

– Конечно, я тебя учу. Хочешь, сейчас и начинаем. Если повстречаешь кого, надо сказать: Czesc, jak leci? Это значит: «Привет, как дела?»

Я принимаюсь шипеть, свистеть и цокать.

– Почти получилось, – дружелюбно кивает Мацек. Он классный. Немножко старый, но классный. – Мы еще попробуем.

Польский на слух похож на английский, если прокрутить английский задом наперед и на скорости. Клянусь! Если вам встретятся поляки, сами послушайте. У меня прямо язык в узел завязывается, но мы тренируемся, тренируемся, пока я не выучиваю, как будет, к примеру, «чай», «яблоко», «как поживаете». Похоже на то, как я учился на пианино играть, пень пнем, пока однажды пальцы – ни с того ни с сего – сами не поняли, чего надо делать. Учить польский – чистая каторга, я так устал, даже спать захотелось.

– Помнишь, ты мне сказывал об учителе в школе, а его жена покупает у меня пиццу?

– Тот, что отнял у меня телефон? Мистер Маклеод. Урод.

– Ага, вот как его имя. Я еще плохо знаю шотландские имена. Маклеодурод.

– Просто Маклеод. Без урода.

– Ладно, просто Маклеод.

– А что? Почему ты спрашиваешь?

– Просто поспрашиваю. Так просто.

Заливает, точно! Потом Мацек учит меня ругаться по-польски. Крепкое словцо лишним не бывает. Я даже записываю. Но Роксана этого от меня никогда не услышит. Она не такая. Уверен, она с родителями даже в церковь ходит.

Аня

Из окна моего кабинета виден шпиль церкви Святой Марии. Я сегодня пришла раньше, есть время полюбоваться видом. Отец, бывало, водил меня туда к мессе. В иные воскресенья нас набиралось не больше дюжины и мы рассаживались подальше друг от друга, чтобы создать впечатление многолюдья. Католиком здесь быть тоскливо и стыдно. Это как посещать вечеринки, которые все игнорируют, а хозяина жаль.

Интересно, нынешние поляки заглядывают в храм? Быть может, когда их много, там не так тоскливо. Но им наша церковь должна казаться такой убогой – ни позолоты, ни драматизма. Горцы – суховатые католики. Погода не располагает к католичеству.

Сказать вам секрет? Я скучаю по мессам, по храму.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее