Я люблю

— Видел. В Таганроге, в Ростове-на-Дону.

— Ну и как?

— Чистенькие. В хромовых сапожках. Аптекой от каждого несет.

— Дурак! Не аптекой, а духами. Знаешь, что такое духи? Вода спиртовая душистая. Все ваши благородия прыскаются этой водой с головы до ног. А ты спроси, зачем? Ясно, чтобы отшибить свой червивый дух.

Занятно слушать пушкаря, но все-таки я сворачиваю на еще более интересную дорожку:

— Дядя Петро, а у вас шашка есть?

— Нету. Сань. Зачем она? Шашку носят кавалеристы, а я пушкарь. Первый номер. Наводчик. Глаза и мозг артиллерии.

— А почему у Гарбуза есть шашка?

— Так он же командир. Для форса она ему требуется. Для командирского авторитета. А ты мечтаешь о шашке?

— Ага.

— Раздобуду! Потерпи. Как столкнемся с беляками, так от первого боя получишь трофей. И не какую-нибудь я тебе подарю шашку, Сань, а казачью, офицерскую. Жди. У беляков много этого оружия. Горы.

Беляки!.. Красные!.. Только и слышишь.

Все ближе фронт, и все чаще и чаще я слышу эти слова.

Белые и красные!

То, что армия рабочих и крестьян сильна и непобедима, это я уже твердо усвоил на политзанятиях и в разговорах с красноармейцами. Где Гарбуз и Петро Чернопупенко, там и сила, и победа, и правда. Но почему все-таки они красные? Этого я не знаю, хотя не пропускаю ни одной беседы, хотя на груди у меня кумачовый бант, а на шапке алая звезда. Стыдно этого не знать красноармейцу!

Как-то вечером, когда мы с дядей Петей лежали около пушки, курили махорку и молчали, скучая, я спросил его:

— Почему красные называются красными?

Петро Чернопупенко приподнялся на локте, жарким огоньком своей цигарки осветил мое лицо.

— До сих пор не знаешь, почему мы, солдаты рабоче-крестьянской армии, называемся красноармейцами? Эх ты, темнота!

— Не знаю, дядя Петро!

— Расскажу! Слушай. Есть красное воскресенье, красная рыба, красный товар… Слыхал?

— Слыхал.

— А знаешь, почему их так окрестили? Задела. Красная рыба — это значит всем рыбам рыба. Красное воскресенье, красный день — значит праздник над праздниками. А красный товар — всем товарам товар. Ясно? Вот такая музыка получается и с красным человеком. Всем человекам он человек. Пашет и кует. Кормит и поит весь мир. Песни поет и воюет за правду. Все на нем, на этом человеке держится, как этот вагон на колесах. Убери их, сразу землю носом начнешь пахать. Ясно?

Я кивнул. Все понял. Век не забуду. Но Петро Чернопупенко говорит и говорит, а я охотно слушаю.

— Красный человек — это тот, кто поднялся на решительный и последний бой, кого во всем мире обижают, угнетают этим, как его…

Из темноты, из-за орудийного лафета прогудел густой бас:

— …наживой всякой, эксплуатацией…

Чернопупенко покосился в сторону, откуда донесся голос:

— Правильно, я ж про то самое и говорю. Красный человек — это значит гордый и чистый. Владыка, а не пришлепка. Красавец! Кипятильницу Машу помнишь? Она тоже красная, хотя и без ружья. Стреляет она по белякам не пулей, не снарядом, а красотой. И власть советская — самая красивая на земле власть, потому красной и называется.

Тот же бас, что прогудел насчет эксплуатации, дружелюбно посоветовал:

— Петро, ну-ка выверни наизнанку беляков, растолкуй что к чему.

— Ну, слушай! Вшей ты кормил?

Бас сейчас же откликнулся:

— А кто их не кормил?

— Значит, кормил. Всяких?.. Помнишь белобрысых, тощих, пушистеньких? Так вот от этой благородной твари и тянется корень беляков. В день своего рождения господа белогвардейцы были вот такими же белесыми, тощими. А как только сели на нашу трудовую шею, напились нашей честной крови, так стали величаться тузом Родзянко, временщиком Керенским, черным бароном Врангелем и генералом Шкуро, графом Мамонтовым, адмиралом Колчаком, атаманом Калединым, главковерхом Деникиным, батькой Махно…

Бас перебил Чернопупенко:

— Лордом Керзоном, папой римским, президентом Вильсоном.

В разговор неожиданно включилось сразу несколько красноармейцев. Со всех сторон понеслось:

— Царь Николай тоже был такой белой вошью.

— И король румынский и английский.

— Гришка Распутин и царица Сашка…

Я подумал и присоединил к баронам, князьям и царям еще десятника Бутылочкина, Карла Францевича, Крылатого и грека, скупщика золота и серебра.

Ясно теперь — красным людям, чистым, красивым, быть владыками на российской земле, а потом и на всем земном шаре.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Первый мой бой, первый бой с беляками, разгорелся где-то за Тамбовом, в дубовой рощице. По эту ее сторону, в овраге, на вытоптанном до земли снегу — наши, красные. По ту сторону, за деревьями с ржавыми листьями — они: бароны, князья, графья и тузы.

— Беглым, шрапнелью, огонь! — командует Гарбуз.

Голос у него хриплый, натужный. Лицо густо покраснело, налилось кровью. Нос стал острым, костистым, ноздри раздулись. Мне страшно и радостно смотреть на Гарбуза.

Петро Чернопупенко и другие пушкари повторяют команду Гарбуза. Потом разом, дружно дергают за ременные спуски — раздается орудийный залп, и пульманы наполняются дымом. В уши мои сразу же набивается что-то вязкое и свинцово тяжелое. Глаза слезятся. В носу щекотно. Душит кашель.

— Огонь! — командует Гарбуз. — Огонь! Огонь!