- Ну... Давай. Только недалеко. Мама сказала, чтобы ровно в семь я была дома. Еще уроки учить. Завтра контрольная по алгебре.
- Я помню. Я тоже еще не учил уроки.
- Ты способный, раз, два и все готово. А я долблю, долблю... До меня долго доходит, - откровенно призналась Рита. - Почти, как до жирафа, - рассмеялась она, чтобы снять напряжение. Кончики ее пальцев были ледяными и слегка подрагивали.
Комочек льда просочился внутрь меня, в район левой части груди. Я хотел почувствовать себя Каем, околдованным Снежной Королевой, - чтобы не наделать глупостей... Но не смог совладать с желанием сорвать первый в своей жизни поцелуй и... стать прежним Каем. Мечтал, чтобы меня расколдовали. Эту волшебную обязанность возложил на Риту Державину, она должна превратиться в Герду. Увы, Рита не торопилась с перевоплощением.
Я сам не понял, как ЭТО произошло. Как я осмелился.
Вышло совсем не так, как в кино. Быстро. Непонятно. Но трепетно.
Захотелось повторить. И я повторил. Долго. Обжигающе. Но неумело.
Но Рите понравилось. Она не вырывалась. Потом и вовсе обвила своими ручками мою талию...
Мы еще долго "провожались" - замирали у подъезда и опять, не сговариваясь, решали "пройтись еще".
Не выдержала мать Риты. Наверное, она следила за нами из своего окна. Не думаю, что заметила наши поцелуи - мы прятались под раскидистым деревом с легким налетом зелени. Надеялись, что "дырявая" крыша скроет нас от чужих глаз.
Старшая Державина напомнила, что "не за горами экзамены". Я задрал голову и вежливо поздоровался. Мне ответили. Наверное, Риткина мать долго терпела, все надеялась, что дочь образумится и вспомнит о невыученных уроках. Ранее не заявила о себе только по одной причине: я считался воспитанным мальчиком из порядочной интеллигентной семьи, с которым "можно дружить".
Когда Рита бросила: "Сейчас", ее мать проворковала:
- Ритуля, пора-пора. - И скрылась в недрах квартиры, дав негласное разрешение на прощание.
- На этот раз точно - до завтра, - улыбнулась Рита.
Я не сводил взгляда с ее припухших губ. Непроизвольно потянулся к ним своими губами. Но Рита увильнулась и убежала.
В народе давно "прижилась" фраза - "почувствовал себя на седьмом небе". Это обо мне в день моего первого поцелуя.
Но поцелуем этот необычный день не ограничился. Меня ждал сюрприз, который можно назвать жестким приземлением...
Расставшись с Ритой, я потянулся к своему дому. Где-то на середине пути я обратил внимания на пару, которая так же медленно прогуливалась по вечернему городу. Женщина держала мужчину под руку и о чем-то оживленно ему рассказывала. Мужчина время от времени поворачивал голову в ее сторону. Я отчетливо видел его профиль в свете уличных фонарей.
Отец никогда передо мной не отчитывался. Объявлял: "Буду во столько -то". И никогда не нарушал обещания "быть во столько-то". Всегда ночевал дома.
Сегодня утром он мне сообщил, что вернется не позже девяти.
Я взглянул на свои часы - было начало девятого.
Отец повторил мои действия - тоже взглянул на часы. И что-то сказал своей спутнице.
Я прислушался к себе. Поискал намеки ревности и не обнаружил их. Не сказать, что был рад открытию - отец нашел себе женщину, но в голове точно не помутилось. Но я отношусь к тем людям, которые невзначай могут обронить колкое, или не колкое, словцо - язвительно, или не язвительно, пошутить. Все зависит от чувства юмора, которое или есть, или его нет, третьего не дано. Я всегда понимал, что за человек передо мной, так сказать, ориентировался по обстановке.
Бывали случаи, когда меня несло - я себя не контролировал. Очень хотелось досадить человеку, который мне неприятен.
Я не был знаком с женщиной, идущей рядом с моим отцом. Но она уже вызывала у меня неприятие. Это была не подростковая ревность: отец был для меня идолом, фараоном, если хотите. Равных ему нет и быть не может. Даже моя мать не была ему равной. Но она была моей матерью.
На всякий случай попытался себя вразумить, чтобы не наделать глупостей.
Всё ради отца. Я не имею права обижать его спутницу, тем самым обижать его. Я обязан принять его выбор. Прошло три года со смерти мамы, отцу всего-то сорок пять. Скоро исполнится, первого мая. Это с моей колокольни, с моих пятнадцати, он глубокий старикан. Не старик, мужчина в расцвете лет, вполне способен завести еще одного ребенка.
Как бы я отнесся к рождению брата или сестры? Не знаю. Потому что никогда об этом не думал, мысли не допускал, что кто-то посторонний войдет в нашу с отцом жизнь, разбавит наш дуэт. Дуэт превратится в трио, потом трио станет квартетом... И так далее, без ограничений. И кем я стану в этом "коллективе"? Пустым местом. Это в "Интернационале": кто был никем, тот станет всем, в моей жизни все наоборот: был для отца всем, стал никем...
Называется - образумил себя. Скорее, накрутил.
Попробую еще раз.
Это не мое дело. Это личное дело отца и этой женщины.
Я не эгоист. Если я люблю отца, я обязан принять его выбор.