Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе

Я же, напротив, глубоко заинтересовался самим процессом звуковедения как экспериментатор, а не просто как ученик, желающий извлечь максимум пользы из практических уроков.

Пола сразу обнаружил у меня идеальный музыкальный слух. Я же вовсе не знал этого, как и не подозревал, что иметь такой слух — большая удача. Многие дивные голоса пропадают только из-за отсутствия абсолютного слуха у их обладателя. А нет слуха, ничего не поделаешь: научиться этому или обрести каким-либо иным способом невозможно. У отца моего не все ладно со слухом. Иной раз он поет не ту ноту и не чувствует, что фальшивит. А если вы не понимаете, что допускаете ошибку, разве сможете исправить ее?

Я подозреваю, если три мои дочери не поют, то вовсе не потому, что лишены голоса, а потому только, что унаследовали слух своей матери. Но ничего страшного в этом нет. Они взяли от нее многое другое хорошее.

Примерно тогда же, когда начал заниматься с Полой, однажды я попал на какой-то праздник к друзьям. Придумывали много разных развлечений. Кому-то пришло в голову попросить гостей исполнить любую оперную арию. Одна красивая девушка, мне незнакомая, начала петь что-то из «Риголетто». Пела она ужасно. «Эта девушка нуждается в моей помощи», — подумал я.

Звали ее Адуа Верони. Родилась она в Модене и вскоре должна была получить диплом учительницы. Жизнерадостная и хорошенькая. Мы начали встречаться и, недолго думая, обручились. Для меня это событие стало необыкновенным, совершенно новым жизненным опытом, так как до тех пор я еще ни с кем не обручался. Но в Модене считалось неприличным, если молодые люди бывают где-то одни, без взрослых, и не обручены, то есть не имеют серьезных намерений создать семью. Разорвать подобное обручение не составляло труда, что и делалось довольно часто. Но мы с Адуа сразу поняли, что у нас все вполне серьезно.

Пока мои друзья учились в университете или начинали работать, я только занимался вокалом у маэстро Полы. Спустя некоторое время я получил место помощника учителя в начальной школе с потрясающим окладом — пять тысяч лир в месяц. В мои обязанности входило в основном присматривать за учениками, когда многие выбегали на перемене на улицу. Иногда мне приходилось вести и уроки в классе — заниматься музыкой, законом Божьим, итальянским языком и гимнастикой. Особенно радовала меня гимнастика, ведь я всегда оставался неравнодушным к спорту.

Мне хотелось бы сказать, что я очень любил своих учеников, а они были без ума от меня. Но увы, получилось все наоборот. Дети оставались совершенными дикарями, только и делали, что орали. Мне же недоставало авторитета настоящего учителя, и маленькие чудовища этим пользовались. Иногда я готов был убить их.

Однако думаю, что я с удовольствием преподавал бы в школе, правда, при условии, если бы эта работа была регулярной и упорядоченной, а не время от времени. Помощником учителя я пробыл все два года, пока занимался с Полой. Кошмарный опыт.

Школа помогла мне найти другой, более простой способ зарабатывать деньги. Я начал продавать страховые полисы одной компании, которая заключила договор с моей школой. Начальство предупреждало родителей учеников о моем визите к ним, так что мое появление в их доме выглядело совсем иначе, нежели бы к ним приходил какой-то совсем незнакомый человек. Меня рекомендовала школа, где учились их дети.

Я всегда являлся в обеденный час. Чтобы наверняка застать взрослых дома, я подкарауливал их и, когда они вооружались вилкой, начинал всегда такими словами: «О, нет, нет, нет, есть я ничего не хочу…» И после моей тирады чаще всего подписывали бумагу — иногда, правда, обещали подумать.

Убеждал я очень настойчиво и твердо, потому что и сам верил в полисы страхования жизни, которые продавал. Условия полиса и в самом деле выглядели неплохо: они не охватывали все возможные несчастные случаи, а подразумевали нечто среднее. Когда истекал срок страховки, семья получала весьма приличную сумму, независимо от того, умер ли застрахованный или благополучно здравствовал.

Все чаще случалось, что в школе ко мне подходил какой-нибудь ученик и просил зайти к отцу, так как тот передумал и хочет приобрести полис. Я стал прилично зарабатывать, настолько хорошо, что оставил работу в школе и занялся только продажей страховок.

Хотя я и делал большие успехи в занятиях с маэстро Полой, о моем вокальном таланте не очень-то знали. Лишь однажды я продемонстрировал его — во всяком случае, это было единственное событие, которое запомнилось мне, когда я помог своему соседу по дому ухаживать за девушкой.

Натура романтическая, она очень любила бельканто, поэтому мой друг попросил меня спрятаться где-нибудь под ее окном, а сам изображал, будто поет серенаду совсем как Дон Жуан или Сирано. Помню, я спел «Пламя ужасное…» из «Трубадура». Не знаю, почему, он решил, что девушку тронет именно ария Манрико. Может, потому, что музыка эта романтична, как и увертюра к «Вильгельму Теллю». Кабалетта была у всех на слуху — каждый школьник пытался спеть ее, — и моему соседу хотелось сразить свою возлюбленную.