Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе

Но потом понял: если зал безумствует, как сейчас в Ла Скала, то отвечать на аплодисменты, выходить из образа и благодарить слушателей от себя лично просто нельзя — это еще больше возбуждает их.

Если хочешь получить хоть какую-то надежду двинуться дальше, чтобы потом вернуться домой и поужинать, должен стоять как манекен — сияющий благодарностью манекен, пока публика не отведет душу.

На другой день газеты писали, что овация после «Unafurtiva lacrima» длилась десять минут. Очень долго. Я благодарен залу даже за минуту. Один друг сказал мне, что в этот вечер я совершил чудо — высокомерная публика Ла Скала уподобилась горячим неаполитанцам, обожающим свой Сан-Карло.

А я тем временем стою недвижно, безмерно счастливый, бесконечно благодарный и немного смущенный.

Наконец спектакль можно продолжить. Еще немного пою вместе с Миреллой и затем начинаю финальную сцену. Когда опускается занавес, восторг, который публика выразила после моей знаменитой арии, с невероятной силой вспыхивает вновь, но теперь овация адресована только Мирелле Френи и спектаклю в целом. А когда вызовы следуют один за другим, чувствуешь себя вознагражденным за ужасные минуты, что пережил в начале оперы. Признаюсь, люблю аплодисменты. Они необходимы мне как воздух.

Как человек любвеобильный, я и сам нуждаюсь в ответной любви, и есть нечто волшебное в чувствах, какими заражает тебя публика. Это действительно не похоже ни на что на свете. С друзьями и близкими ты никогда не можешь быть уверен, любят ли они тебя по-настоящему и сколь долговечны их привязанности. А в отношениях между певцом и публикой все как на ладони — если обожают тебя, то говорят об этом прямо. А не любят, притворяться не станут… И самое замечательное — пока можешь давать им то, чего ждут от тебя, они постоянно, каждый вечер будут готовы выражать тебе свои горячие чувства.

Наконец, спектакль действительно окончился, и я сижу в своей грим-уборной. Здесь же мой отец, приехавший на машине из Модены. Он тепло обнимает меня. Множество друзей и незнакомых людей толпятся у двери, протискиваются вперед и окружают меня. Кто угодно может прийти ко мне в гримуборную после спектакля.

Подходит Адуа и крепко целует в губы, а между тем вокруг так много других красивых женщин. Какой-то журналист из Рима интересуется:

— Кто же из них ваша жена?

Все смеются.

Дочери тоже обнимают меня, за ними подходят сестра и тетушки. Мамы, разумеется, нет. Она ни разу не посетила театр, когда пою я. Она может слишком разволноваться и опасается, что сердце не выдержит слишком сильного переживания. Однако мы с Миреллой через неделю будем выступать с концертом в Модене, и мама обещала, что, может быть, придет. Посмотрим.

Грим-уборная заполнена друзьями, родственниками. Все один за другим подходят ко мне. Целую каждую женщину, которая пришла поприветствовать меня… каждую — от восьми до восьмидесяти лет. Очень люблю такие минуты — шучу со всеми.

Какой-то старик хватает мои руки и целует их, кто-то другой говорит:

— Нет слов!

Я отвечаю:

— Вижу, вам понравилось, дорогой друг?

Подходят все новые и новые люди.

Спустя какое-то время замечаю, что мои близкие, с которыми должен отправиться ужинать, уже проявляют нетерпение, но они знают, я буду оставаться в грим-уборной до тех пор, пока не уйдет последний посетитель.

Наконец, мы сидим за столом в ресторане, который я предпочитаю в Милане всем другим. Никогда не бываю настолько счастлив, как после успешного выступления, тут я могу расслабиться в обществе дорогих мне людей. Разумеется, ем я много. За время спектакля я теряю в весе до пяти килограммов, но сразу же набираю их, особенно если поглощаю пищу так усердно, как сегодня вечером, но кто способен думать о диете в столь счастливые минуты?

Более того, можно ли вообще о чем-то думать сейчас? Следует только благодарить Бога за возможность делать именно то, что хочешь делать, и именно так, как тебе хочется.

Джон Вустман

Концертмейстер Паваротти

Лучано — не первый великий певец, с которым я работал в качестве концертмейстера. Я занимаюсь этим уже двадцать семь лет и сотрудничал со многими выдающимися исполнителями: Нильсон, Френи, Симионато, Гедда, Тальявини…

Я люблю аккомпанировать певцам, но это вовсе не главное мое занятие. Основная моя профессия — преподаватель. Я — доцент музыкального факультета в Иллинойском университете, в Урбане, где веду курс вокала и фортепиано. В начале каждого сезона встречаюсь с Паваротти и его менеджером Гербертом Бреслином, и мы составляем расписание концертов, которые Лучано хотел бы дать в этом году, а я стараюсь найти возможность принять участие во всех его выступлениях.

Аккомпанируя вокалистам, не разбогатеешь. Я занимаюсь этим, так как люблю певцов, а Лучано не похож ни на кого. Вполне естественно, что подобную карьеру, как у него, не сделаешь, если не будешь отличаться от других артистов. Необходим ярко выраженный индивидуальный стиль и нечто такое помимо голоса, что выделяло бы тебя среди всех.