Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе

Иногда мне кажется, будто я вообще единственный человек, кто осознает, что дело может принять и непоправимый оборот. Не думаю, что я чересчур мнительный. Просто реалист и знаю, что может произойти. Когда приближается выступление перед телекамерой, то никакие самые разумные доводы не помогают снять волнение и страх.

Помню, тогда перед концертом, который передавался по телевидению из Метрополитен, я сидел у себя в гримуборной, обливаясь холодным потом, и каждые пять минут спрашивал, который час. Один мой друг сказал, что я настоящий сумасшедший, разве можно так волноваться — ведь все, кто ожидает меня у экранов, на моей стороне.

Он не понимал одну простейшую вещь.

— Может быть, сейчас они и на моей стороне, — возразил я, — но будет ли так и после концерта?

Бог помог мне в тот день. Голос не подвел, и я не рухнул от нервного напряжения. По приблизительным оценкам мое выступление по телевидению смотрели два миллиона человек — рекорд, сообщили мне… Наверное, самое большое число зрителей, какое когда-либо собирал оперный певец. И, несомненно, самое огромное для меня.

Мне понадобилось три года, чтобы отшлифовать свою концертную программу, с которой теперь обычно выступаю. Хотелось, чтобы она устраивала критиков, а это значит, что музыка должна быть трудной, позволяющей показать различные стороны вокала и интерпретации. Мне хотелось, чтобы она интересовала изысканную публику, которой надоели самые популярные мелодии, какие обычно поет тенор, и она ждет чего-то менее знакомого ей.

Но необходимо удовлетворить и самую широкую аудиторию. Мне не хотелось, чтобы люди, сидящие перед телевизором зевали от скуки, все больше и больше злясь на меня, почему не пою «Вернись в Сорренто». Вот поэтому я постарался включить в программу произведения, которые устроили бы первые две группы слушателей, но в то же время были бы настолько мелодичны и прекрасны в музыкальном отношении, что нашли бы живой отклик и у неискушенной, простой публики.

По сей день для меня огромное удовольствие выступать с концертом в городе, где я еще никогда не пел. Люди из кожи вон лезут, стараясь принять меня достойно, чтобы я почувствовал себя желанным гостем, и признаюсь — обожаю, когда меня так балуют. Идеальный пример подобного гостеприимства — мои гастроли в Тель-Авиве летом 1979 года.

В аэропорту нас встретили с цветами и подарками для моей жены и дочерей. В наше распоряжение на время гастролей в Израиле предоставили лимузин, нас поместили в так называемом «Доме оркестра» — резиденции, которую Израильская филармония выделяет приезжающим артистам. Это красивейшее помещение, в котором множество картин, скульптур и предметов художественных промыслов, с великолепным обслуживающим персоналом, готовым удовлетворить любой ваш каприз.

У резиденции два «хозяина дома», постоянно живущие в нем. Это синьор и синьора Ридли — очаровательные люди, а синьора хозяйка обладает вдобавок еще одним достоинством: она повар-гурман. И меня как знатока приглашали трижды в день испробовать лакомые блюда. Я чувствовал себя на верху блаженства! Помню шоколадный торт, нежнейший, с кремовой глазурью, которую особенно любит Зубин Мета. Могу понять почему. Ведь синьора Ридли выпекает этот торт каждый раз, когда дирижер приезжает в Тель-Авив.

Пока я занимался дегустацией, моя жена и дочери при помощи предоставленных в их распоряжение компетентных людей делали покупки либо осматривали город.

Репетиционный зал примыкает непосредственно к «Дому оркестра», и мне даже не приходилось выходить из здания… Оставалось только петь. Неизбежные интервью и пресс-конференции организовали настолько хорошо, что они превращались в приятнейшие светские рауты.

И все же, когда приезжаю куда-либо на гастроли, в первые дни мало что замечаю вокруг. Я так сосредоточен на концерте, что даже с трудом осознаю, где нахожусь. Только спустя какое-то время мне удается расслабиться.

Публика, в некотором смысле, везде одинакова, она может очень много слышать или читать обо мне, способна заранее составить какое-то представление, но только от меня самого зависит, какое мнение у нее сложится окончательно. Если я в форме, она согласится, что хвалили меня не напрасно, а спою плохо, будет немного разочарована.

Я никогда не сержусь на слушателей, если они не выражают восторга. Бреслин уверяет, будто для тенора подобное отношение к публике совсем нетипично. А у меня есть простейшее объяснение. Еще не помню случая, чтобы, спев хорошо, я не получал от публики горячего отклика. С другой стороны, если слушатели чувствуют, что я не в форме — а такое, бесспорно, иногда бывает, — я ощущаю это намного раньше них.

Когда мои выступления завершены, я действительно могу насладиться новым для меня городом, новой страной. Мне особенно интересны местные обычаи и привычки. Например, если тебе назначают свидание в восемь вечера, то в Рио имеют в виду восемь тридцать, а в Нью-Йорке восемь часов пять минут. Подобные мелочи замечаю сразу же, так как чуточку помешан на пунктуальности. Я всегда бываю очень точен и не терплю кого-то ждать.