Я, Лунин…

Теперь же все было совсем иначе. Сидевшая на пассажирском сиденье Светочка без умолку щебетала, рассказывая Лунину во всех подробностях о насыщенном рабочем дне приемной генерала Карнаухова, а также некоторые подробности из личной жизни граждан и сотрудников, эту приемную посетивших. Между сотрудниками областного управления следственного комитета и прочими гражданами Светочка всегда проводила невидимую, но от этого не менее внушительную ограничительную черту, или, быть может, правильнее будет сказать, границу. Эту границу пересекать ни в коем случае было нельзя, во всяком случае, гражданам. Что касается сотрудников, то они, конечно же, могли это делать, но только в силу служебной необходимости. Иногда, слушая Светочкины рассуждения, у Ильи в голове возникал образ некоего инопланетного охотника, таящегося где-то под кронами городских джунглей, который наблюдает за копошащимися внизу аборигенами и изредка спускается вниз, чтобы уничтожить или взять в плен какого-нибудь наглеца, возомнившего себя хозяином этих самых каменных джунглей. Однажды Лунин поделился этим сравнением со Светочкой. Внимательно выслушав Илью, она на несколько мгновений задумалась, а затем лицо ее озарилось счастливой улыбкой.

— Какой ты у меня фантазер все же, — ее мягкие, влажный губы ткнулись ему в щеку, — хотя, знаешь, может быть, так все и есть. Только мы сами не спускаемся. Мы указываем цель, а все остальное, вот это твое «уничтожить, взять в плен», делают другие.

— Другие? — удивился Илья.

— Ну а оперативники у нас для чего? — точно так же удивилась в ответ Светочка. — Ты даешь им постановление, они едут, задерживают. У нас половина следователей ни разу в жизни на задержании не была. Не все же такие, как ты. — Светочка взглянула на правое плечо Лунина, с которого не так давно сняли гипс, и с улыбкой добавила: — Герои.

Кроме вынужденной, служебной, надобности сотрудникам спускаться в мир граждан, по мнению Светочки, особой необходимости не было. Конечно, иногда приходилось стоять в очереди в кассу супермаркета или лететь с потенциальными подследственными в одном самолете, но все это было лишь незначительное, мимолетное соприкосновение двух, почти не пересекающихся миров. Да и эти соприкосновения были «защищенными». Защитой служил небольшой, прямоугольный, складывающийся пополам кусок картона — удостоверение сотрудника следственного комитета, с которым всякий, принадлежащий к этой узкой касте избранных, не расставался ни на минуту, даже если выходил ненадолго во двор своего дома выгулять собаку.

Как правило, выслушивая Светочкину болтовню, Илья старался не спорить. Сам он достаточно спокойно относился как к наличию у него темно-красной с золотистым тиснением книжицы и должности следователя по особо важным делам, так и к возможности со всем этим богатством в один прекрасный день расстаться. Лунин был уверен, что все эти рассуждения Светочка почерпнула из уст генерала Карнаухова, большого любителя философских диспутов и коньяка в подарочных упаковках. То и другое начальник управления любил сочетать примерно в равных пропорциях, справедливо полагая, что душевное и даже в некоторой степени интеллектуальное общение вполне может заменить собой обильную закуску.

— А у меня мама учитель, в школе, — один раз все же не выдержал Лунин.

— При чем тут мама? — удивленно уставилась на него Светочка.

Илья пожал плечами, точнее, только правым, двигать левым ему было все еще больно.

— И папа тоже, — Илья замешкался, — не следователь.

Отец Ильи не так давно вышел на пенсию, а до этого последние десять лет работал заведующим лабораторией в Среднегорском институте минералогии. Назвать отца геологом у Лунина язык не поворачивался. По мнению Ильи, сложившемуся еще лет тридцать назад, геологи — это бородатые, покусанные комарами мужчины, целыми днями шатающиеся по тайге в поисках новых месторождений нефти, никеля или, на худой конец, золота, а вечером собирающиеся у костра и под негромкие гитарные аккорды передающие по кругу фляжку с водкой. Его же отец, полный, всегда гладковыбритый мужчина, водку не пил вовсе. Не был он и любителем посиделок у костра под гитару, а лучшим местом времяпровождения полагал старое, продавленное кресло в гостиной перед телевизором. В этом кресле, выставив звук телевизора на минимальную громкость, он устраивался с какой-нибудь толстой книгой, купленным еще в середине восьмидесятых на талоны от сдачи макулатуры романом Пикуля или таким же старым, зачитанным до дыр томиком Сноу.

— Родители здесь при чем? — продолжала недоумевать Светочка.

— Ну да, родители здесь ни при чем совершенно, — быстро капитулировал Илья, не желая оказаться втянутым в затяжную дискуссию.

Закончив описывать произошедшие в управлении события первой половины дня, Светочка опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало, проверяя, не стерлась ли от интенсивного общения с ее губ вся помада. Оставшись удовлетворенной осмотром, она повернулась к Илье и сложила губы бантиком, посылая ему поцелуй.