Я, Мая Плисецкая

Опускаю все интриги и интрижки, новые злокозни Шаш-кина (объективности ради скажу, что в этот раз мучил он меня чуть меньше), все пошлые театральные перипетии. Театр - не церковь. Да и в церкви, наверное, есть свои Яго...

Репетиции начались с „белого" адажио. Только тогда мы не говорили слово „белое", а называли цифру - адажио второго акта. Деление на „черное" и „белое" пришло в Большой с Запада. Иностранные труппы, начавшие нас навещать с конца пятидесятых годов, перекантовали .дочь Злого Гения" Рот-барта Одиллию в черную лебедицу. Это деление у нас привилось.

Адажио заучилось быстро. Я танцевала в шести лебедях, потом в трех и глазами уже давно знала весь балеринский текст. Финал акта - уход Одетты - я просто сымпровизировала. Вышло недурно. И Елизавета Павловна сказала: „Так и оставь. Ты взаправду будто уплываешь. Публике уход должен понравиться". На прогоне я от старания добавила амплитуду и волнообразные движения рук-крыльев. Получился своего рода маленький трюк. Кто-то из присутствовавших артистов негромко, но слышно сказал вслух: „С этого ухода Плисецкая соберет урожай..." Голос был женский.

В премьерном спектакле на аплодисменты в этом месте я все же не рассчитывала. Но они были. И немалые. И все восемьсот раз в любой точке планеты аплодисменты закрывали негромкую, затихающую, поэтичнейшую музыку Чайковского.

Третий акт, „черный", шел не так гладко. Технически он труднее и замысловатее. Самый вероломный кусок - сольная вариация. К этому моменту ты уже порядком подустала, выходишь на паузу на центр сцены. Яркий слепящий свет. На сцене ох как людно - и кордебалет, и миманс, и оттанцевавшие невесты, все действующие лица. Ты в центре внимания. Надо показать все, на что способна. Это словно экзамен, конкурс. Глаза труппы жгут вопросом - в какой балерина форме. Публика затаилась. Пора начинать...

Петипа (обычно вариация танцуется в его постановке) „накрутил" трюк за трюком - „два тура с пятой, открывается нога, тур в аттитюд..." - и пошла писать губерния. К финальной позе в глазах темно. А впереди еще две коды. Фуэте и две быстрые диагонали. Позже я заменила фуэте, которое у меня стабильным не было, - не хватало школы - на стремительный круг. Но на прогоне и премьере фуэте получилось без задоринки, „на пятачке".

Четвертый акт больших трудностей не представлял. На душе облегчение - главное позади, технических задач немного. Здесь основное - поэзия и трогательность драматического образа. Финальная музыка балета своим накалом помогает актерской игре. Знаменитая лебединая тема Чайковского, которая у всех ныне на слуху, звучит в полный голос, со всей мощью...

Моя премьера, несмотря на дневное время, собрала чуть ли не всю театральную Москву. После оркестрового прогона поползла молва, что „Лебединое" Плисецкой удалось. В этом балете надо ее посмотреть. В зале было много громких имен. Сергей Эйзенштейн передал мне через нашу танцовщицу Сусанну Звягину изящный комплимент: „Скажите Майе, что она блистательная девица". Ну а балетный мир прибыл в полном составе. Судили-рядили...

Лавровскому работа понравилась. И он стал ставить меня во все мало-мальски серьезные оказии. В дни праздников либо к приезду важных гостей.

Для гостей я натанцевалась всласть. Кого только не угощали .Лебединым" со мною. Маршала Тито, Джавахарлала Неру и Индиру Ганди, иранского шаха Пехлеви, американского генерала Джорджа Маршалла, египтянина Насера, короля Афганистана Мухаммеда Дауда, приконченного позднее, императора Эфиопии Селассие, сирийца Куатли, принца Камбоджи Сианука... Остановлю перечень. Он занял бы целую страницу. Но об одном „высоком госте" расскажу подробнее.

В Москву наведался Мао Цзэдун. Великий кормчий народов Востока. Чем его потчевать? Никаких сомнений - порадуем Председателя Мао революционным балетом „Красный мак". Но когда пожалует партийный вельможа, сообщено не было. Дирекция давай ставить „Мак" через день. День танцует Уланова, другой - Лепешинская. А Мао все не идет. Вдруг звонит Лавровский (было воскресенье): Завтра выходной отменяется. Ты танцуешь „Лебединое" для Мао Цзэдуна (то есть в понедельник), уж не подведи". На календаре 13 февраля 1950 года.

Охрана в тот день была удесятерена. Думали, что и Сталин пожалует на балет со своим закадычным дружком. Стража просто бесновалась во бдении. Особый пропуск, который успели отпечатать ретивые блюстители за ночь, проверялся у каждой без исключения двери. Его надо было держать при себе в лифе пачки на груди.

Вы понимаете, что перед „Лебединым" надо хорошо разогреться. И вот я предъявляю и предъявляю свой пропуск стражам, извлекая глянцевый кусочек картона из своей груди и упаковывая его обратно. Надо добраться до шестого этажа, где тренировочный зал. И там безмолвный страж в обвислом пиджачке. Я греюсь, а он не спускает с меня глаз. Но взгляд суровый, бдительный, бесполый. Размялась. И по второму разу - тем же стражам, тот же пропуск.

Но Сталин не пришел. Дела всемирной революции отвлекли вождя пролетариата от хореографии. А щекастый Мао - тут как тут, в царской ложе.