Я, Майя Плисецкая

Есть у Щедрина оригинальное симфоническое сочинение. Называется оно «Автопортрет». Посвящено самому себе (так помечена начальная страница). Год написания — 1984-й. До перестройки! До начала еще пробуждения от летаргического семидесятилетнего сна — это сейчас все смелыми, независимыми стали... Я хочу, чтобы вы услышали эту партитуру. Потому, что исповедь это. Музыкальная исповедь. И если не глухи вы, то разберетесь третейски сами — кто есть Щедрин, во что он тогда веровал, что ненавидел. Это так просто — послушайте!..

Я печалюсь, что спутал сегодня намеренно кто-то правду с ложью. Что сместились в иных головах сегодня акценты истины. Через поколение или два, в том сомнений не может быть, все разложится по своим полочкам, как кому было Богом отпущено. По мере таланта, не по мере политики.

Как поэт сказал:

Открыть хотя б один бы глаз,
Взглянуть хотя б один бы раз,
Что станет после нас...
Какие платья будут шить,
Кому в ладоши станут бить?..

Глава 45 РАБОТА В ИТАЛИИ

Дежурная у лифта нашего дома на Горького — у французов есть красивое слово «консьержка» — до того круглолицая, что каждый раз навязчиво мелькает сравнение, будто природа обвела ее физиономию циркулем, приветливая, вкрадчивая Вера Дмитриевна озабоченно поднимается со своего дежурного стула мне навстречу:

— Пока вас, Майя Михайловна, дома не было, почтальонка принесла телеграмму. И-но-странную. Из Рима. Я приняла. Вот.

Вера Дмитриевна была самая прилежная из дежурных нашего подъезда и всегда приходила в заметное возбуждение и покрывалась пунцовыми пятнами, если что-то связывалось с иностранцами в ее дежурство...

Затворив за собой дверь квартиры, я взглянула в иностранное послание. Телеграмма, похоже, по-итальянски, и, кроме города отправления и подписи отправителя, разобрать ничего не смогла. Подпись стояла, как я прочла, громкая: Антониони. Неужто я спонадобилась знаменитому кинорежиссеру? Ишь ты! Лишь позже, усилиями всех домочадцев, было прочтено: Антиньяни, директор оперы города Рима. Но как римский директор смог узнать мой московский адрес?..

В тексте, что мне перевели друзья, содержалось приглашение «прибыть в город Рим на предмет обсуждения возможности занять пост художественного руководителя балетной труппы римской оперы»... «Копия приглашения отправлена и в Госконцерт СССР»...

Все разъяснилось после звонка Паолы Белли, солистки римского балета, проходившей стажировку в Москве. Это она дала мои координаты в Рим:

— Соглашайтесь. Приезжайте. Будет интересно.

Но Госконцерт?..

Антиньяни уже говорил с депутатом парламента Корги, председателем общества Италия-СССР. Тот тоже послал приглашение. Нашему Корги ваш Госконцерт не откажет.

Паола, несмотря на молодость лет, была зрело умна и сообразительна. Позже она стала женой нашего виртуозного танцовщика Володи Деревянко и лихо сумела транспортировать его на Запад-Год на календаре стоял 1983-й. Подобное предложение из Рима было еще в диковину. Без Министерства культуры никуда не выедешь. И я принялась обивать пороги начальничков и начальниц.

На вершине пирамиды моих препятствий восседал заместитель министра Иванов. Тот самый, кто еще недавно был директором Большого и хорошо сумел помузицировать на моих нервах...

Я обещала рассказать о нем. Что ж, послушайте. Иванов — это была машина, злая машина, у которой не работал задний ход. Козлиное упрямство, амбиции, божья непогрешимость, самодовольство ясно читались в его облике. Не повстречала я за целую жизнь людей, чья внешность не соответствовала бы чертам характера! Лицо все выболтает о своем владельце. Нос, уши, брови, ноздри, скулы, линия рта, родинки, зубы, морщины — все доносчики о своем хозяине-распорядителе. А глаза, кристаллики зрачков — то просто уж предатели-осведомители. Если вдруг задумают невесть с чего водрузить монумент чиновнику-бюрократу — вот вам натура, месье родены, товарищи шадры...

Вдруг меня попрекнут — ну зачем так, скажут, зачем столько о своих обидчиках из прошлого? Не поминайте зла, по-христиански прощайте. А зачем Микеланджело на фресках Сикстинской капеллы изобразил — и пристрастно — своих неприятелей, своих врагов? Раны со временем подживают, но рубцы от них остаются...

Мой более чем полуторагодовой роман с римской оперой весь был поединок балерины с высокопоставленным чинушей. Потому и начинаю свою итальянскую главу с Иванова.

После того как господин Корги убедил советского посла в Италии Лунькова поддержать без колебаний римское предложение, что тот энергично и сделал, Иванов решил загнать меня в финансовый тупик. Ничего, мол, Плисецкая сама откажется.