Я – Малала

Генерал принес не только добрые вести. Он сообщил, что, хотя я пришла в сознание, у меня возникли проблемы со зрением. Отец мой был в полной растерянности. Он не мог понять, почему посторонний человек располагает информацией, неизвестной ему самому. С ужасом он думал о том, что я могу ослепнуть. Неужели глаза его любимой дочери навсегда погаснут и она будет жить в беспросветной темноте, постоянно спрашивая его: «Где я, аба?» Мысль об этом была для отца настолько невыносимой, что он не сказал матери о грозящей мне слепоте, хотя прежде никогда ничего от нее не скрывал.

– Господи, сохрани ей зрение, – молился он. – Пусть я ослепну, но она будет видеть.

Отец был готов отдать мне собственный глаз, но боялся, что глазное яблоко сорокатрехлетнего мужчины окажется неподходящим для трансплантации. Ночь он провел без сна, а на следующее утро попросил у начальника службы безопасности госпиталя телефон, чтобы позвонить полковнику Джунаиду.

– Я узнал, что Малала ничего не видит, – дрожащим голосом сообщил он.

– Ерунда, – ответил доктор. – Если она может читать и писать, значит со зрением у нее все в порядке. Доктор Фиона держит меня в курсе событий. Как только Малала очнулась, она немедленно спросила о вас.

Тем временем в Бирмингеме я стала видеть настолько хорошо, что попросила принести мне зеркало, точнее, написала слово «зеркало» в своей розовой тетради. Мне хотелось посмотреть, как я выгляжу. Одна из медсестер принесла мне маленькое зеркальце в белой пластмассовой оправе, которое я храню до сих пор. Увидев собственное отражение, я была ошеломлена. Мои длинные волосы, с которыми я так любила возиться, исчезли.

– Теперь у меня короткие волосы, – написала я в тетради.

Я решила, что волосы обрезали мне талибы. На самом деле меня безжалостно обрили в пакистанском госпитале. Лицо мое было перекошено, над левым глазом – огромный шрам.

– Кто это сделал? – накорябала я в тетради. – Что со мной случилось?

Потом я приписала «выключите свет», потому что от слишком яркого света у меня разболелась голова.

– С тобой произошло несчастье, – ответила доктор Фиона.

– В меня стреляли? – написала я. – В моего отца стреляли тоже?

Доктор Фиона рассказала, что на меня было совершено покушение, когда я возвращалась домой в школьном автобусе. Она сообщила, что вместе со мной были ранены еще две девочки, и назвала их имена, которые я не смогла вспомнить. Она объяснила также, что пуля вошла мне в лоб над левым глазом, где у меня остался шрам, проделала путь длиной сорок шесть сантиметров и застряла у меня в левом плече. Пуля могла войти мне в мозг или глаз, и мне крупно повезло, что этого не случилось. То, что я осталась жива, – настоящее чудо.

Но я вовсе не сознавала, что мне крупно повезло.

– Значит, они все-таки сделали это, – нацарапала я, чувствуя какое-то странное удовлетворение.

Мне было жаль, что я не успела поговорить с боевиками, совершившими покушение, объяснить им, насколько бессмысленно то, что они делают. Теперь они уже никогда меня не услышат. Никакой ненависти к ним я не ощущала, мысль о мести даже не приходила мне в голову. Все, что мне хотелось, – вернуться в долину Сват. Вернуться домой.

После этого разговора в моей памяти стали всплывать какие-то картины, но я не могла понять, принадлежат они реальности или воображению. Мои воспоминания о покушении существенно отличались от того, что мне рассказывали. Мне представлялось, что в автобусе, помимо меня и других девочек, находился мой отец. По пути домой автобус остановили два талибских боевика, с головы до ног одетые в черное. Один из них приставил к моей голове пистолет и выпустил пулю. Мне чудилось, что они выстрелили также в моего отца. Потом я проваливалась в темноту. Когда она немного рассеивалась, я лежала на носилках, а вокруг толпились какие-то незнакомые мне люди. Я искала глазами отца и наконец находила его. Но поговорить с ним мне не удавалось, потому что слова застревали у меня в горле. Иногда мне казалось, что в меня стреляли вовсе не в школьном автобусе, а в самых различных местах – на главной площади Исламабада, на Китайском базаре в Мингоре. Иногда я воображала, что доктора, которые меня лечат, – талибы.

Но постепенно память моя прояснялась. Мне хотелось узнать подробности покушения. Людям, приходящим в мою палату, запрещалось иметь при себе мобильные телефоны, но доктор Фиона, которую в любую минуту могли позвать к больному, никогда не расставалась со своим айфоном. Как-то раз она оставила его на тумбочке. Я тут же схватила его и попыталась набрать собственное имя в «Гугле». Увы, мне это не удалось. Перед глазами у меня все расплывалось, и я нажимала не на те клавиши. Мне очень хотелось проверить свою электронную почту, но я забыла пароль.

Через пять дней после того, как я пришла в себя, дыхательную трубку вынули. Я смогла говорить, но не узнала собственного голоса – таким он был чужим и хриплым. Когда ко мне пришла Реханна, я сразу заговорила о покушении.

– В меня стреляли, – сказала я.