Я - машина

– У меня два высших образования. В школе я увлекался математикой и до сих пор люблю эту науку. Математически легче мыслить, абстрактное помогает видеть вещи под разными углами.

Я ничуть не удивился, узнав о его образованности, наверное, так оно и должно быть. Я ведь врач, а сижу на колодце и пью пиво вместе с этим человеком. И ничего невероятного в ситуации не было. Либо во мне уже не было сил чему-то удивляться.

А старик продолжил свою речь.

– Это было небольшим предисловием, и оно поможет тебе понять, что город может рухнуть у каждого. Что же такое город? Хм… У каждого из нас есть свой мир, он в чем-то похож на мир, который нас окружает. Ты закрываешь глаза и вот ты уже в своем городе, там тоже есть дома, заводы, люди, так же как и у тебя, у них есть дела. Они даже влюбляются и ссорятся, ну совсем как в реальности.

Еще глоток пива.

– Бывает так, что ты испытываешь двойственное, противоречивое желание – амбивалентность. Например, один и тот же фильм ты можешь и любить, и ненавидеть одновременно. Это оттого, что люди, живущие внутри тебя, придерживаются своего мнения. Например, один человек любит этот фильм, другой ненавидит, третий безразличен к нему. Их ощущения – это твои ощущения. Твои ощущения – это голоса людей, живущих в твоем городе. Города бывают разными. Есть светлые, чистые, и люди, у которых внутри такие города, сияют светом и чистотой. Есть страшные города, есть тихие, есть индустриальные, есть провинциальные. В общем, всякие они бывают, всякие.

Старик вздохнул.

– Но случаются страшные вещи. Например, в один прекрасный миг город начинается рушиться. Дома горят и рассыпаются прахом. Люди внутри тебя сходят с ума от горя. Чаще всего после трагедии город отстраивается снова и заселяется новыми людьми. Тогда мы говорим о том, что после великого горя характер человека меняется. А на самом деле у него внутри просто строится новый город. Думаешь, я вру?

Я отрицательно помотал головой.

– Жил да был англичанин, Сатпрем, – продолжал бомж, с усилием потирая почему-то свою грудь, как будто что-то мешало ему дышать, – Он отсидел во время войны в концлагере. Нашел силы жить в себе, вот и выжил. Но когда его освободили союзники, и нужно было начинать новую жизнь, он сказал – «Все сожжено и разрушено внутри меня, как я могу жить дальше»? И он ушел бродить по свету. Его город так и не смог построиться заново. Думаю, он и сам потом жил на выжженной земле среди руин. Обычно если город рушится полностью, человек умирает. А он не умер, неся в себе остатки своей маленькой цивилизации. Он продолжал жить как призрак среди пустых стен.

Старик сделал последний глоток и выкинул бутылку в кусты. Та громко звякнула о железную трубу.

– Оно ведь как бывает? Вот живет человек, город у него прекрасен. Вдруг беда – и город рушится. Бывает так, что города уже нет, а человек все живет. Так можно прожить всю жизнь с руинами внутри себя. Такому человеку говорят – ну что же ты не можешь жить как все люди? Вот у тебя и повышение на работе, и мужчина ты видный, живи и радуйся. А он живет и не радуется. И часто такому человеку даже нет разницы – хорошее с ним случилось или плохое. И что самое страшное, он может даже не догадываться, что его город мертв. А город может рухнуть у каждого – у старой бабушки, у молодого мальчика, у умного или у глупого человека. Потом они живут как проклятые. Ведь отныне все в их жизни перестает приносить им удовольствие. Этим людям грустно всегда, никакой радости от жизни они не получают. И ни один самый умный совет не сможет им помочь. Те, у кого руины в душе, уже не могут жить в полную силу, в них нет страсти. Они не цепляются за новые возможности, они не умеют бороться за себя, потому что им нечего спасать или сохранять внутри себя. Там уже ничего нет. Это самые фатальные люди из всех людей на земле. Некоторое время мы сидели на колодце молча, и собаки, разинув пасти и вывалив длинные плоские языки, лениво смотрели на нас. Потом бомж с кряхтением поднялся и проговорил, снова потирая грудь и левое предплечье:

– Ну, пойду я уж. За пиво спасибо.

Я безразлично смотрел, как он заковылял вдоль забора и проглядывающейся в сухом кустарнике канализационной трубы. И вдруг он замер, резко облокотившись на нее. Собаки повернули к нему морды и тихонько заскулили. Я взволнованно нахмурил брови. А бомж вдруг упал и больше не поднимался.

Я вскочил и быстро подбежал к нему. Бегло пощупав его руку и шею и не найдя пульса, я понял, что мой врачебный долг требует от меня хотя бы попытаться вернуть старика с того света. Тем более, есть шанс. Но… Я огляделся. Облезлая черная шуба, тощие грязные дворняги, желтые листья, поезд вдали, клубы дыма на горизонте и узенькая серебристая полоска в небе – след самолета. Пустота.

Моя рука протянулась к грязному изрытому морщинами лицу старика и закрыла ему пустые глаза.

Потом я встал и пошел куда-то. Даже не интересуясь, куда.

Меня мучил лишь один вопрос – сколько он прожил с разрушенным городом внутри себя?

17.10.06

Изнутри

Людям, которые не хотят понимать друг друга