Я - машина

Два стремительных шага в сторону мальчика. Крепкая рука хватает его за ворот рубахи и рывком поднимает над полом. Тонкие, как у куклы, ноги безвольно повисли в воздухе. Мальчик смотрел на сурового отца такими же синими, как у него, заплаканными глазами и с покорностью ждал любой своей участи.

Отец делает еще шаг и вот он стоит перед квадратным зеркалом.

– Посмотри на себя, – говорит отец, – Эта заплаканная девчонка – это ты! Ты хочешь быть девчонкой? Или может, ты ждешь, что тебя пожалеют за эти слезы? Ты вырастешь и поймешь, что жалеть тебя никто не будет. А будешь ныть – вырастешь девчонкой. А хочешь, я тебя выряжу девчонкой, и тогда реви себе на здоровье? Девкам, можно реветь.

Мужчина с силой швырнул сына на кровать.

Мальчик весь сжался. Он перестал реагировать на слова и угрозы.

Отец продолжал что-то выкрикивать. Я уже не разбирал слов. Потом хлопнула дверь, и мужчина исчез. Мальчик остался совершенно один в тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов. Потом он встал с кровати, вытер слезы кулаками и подошел к окну.

За окном в строительной люльке стоял я.

Наши взгляды встретились.

Мальчик не испугался меня, даже не удивился. Он лишь облокотился на подоконник, отодвинул в стороны горшки с цветами и прижался лбом к стеклу. Потом прижал к стеклу и свои узкие ладошки.

Я сделал то же самое. Мы как будто прикоснулись к ладоням друг друга. От нашего дыхания стекло слегка запотело.

– Мне уже не страшно, – сказал он.

– Я вижу, – ответил я.

– Папа всегда такой, он не любит меня.

– Я вижу.

– Он никого не любит. Но лишь потому, что сам боится людей. Вот покричит на меня, и ему становится легче.

– Я все видел.

Мальчик шмыгнул носом.

– Ты видел все, но не все понял.

– А что я не понял? – удивился я.

– Ты думаешь, что я несчастен, ведь так?

Я кивнул.

Мальчик принялся объяснять:

– Но по-настоящему я становлюсь несчастным, когда вижу, как мои родители сходят с ума. Я позволяю им меня наказывать, лишь бы им стало чуть-чуть легче. Я очень хочу, чтобы они были счастливы. Папа покричит на меня, даже иногда побьет, а потом он успокаивается и уже может продолжать жить. У них ведь жизнь тяжелая. Я не люблю видеть их слезы. Это невыносимо.

– А как же ты сам? – удивился я.

– А я… а я потерял свое «Я», я его прогнал. И мне стало легче, намного легче. Когда нет «Я», когда не чувствуешь себя, можно многое пережить, и тебе не будет больно.

– И как же ты без «Я», не тяжело? – спросил я.

Мальчик пожал худенькими плечами.

– Ну… иногда тяжело, когда за себя надо бороться в этом мире. Но для таких случаев у меня много масок. Например, когда в школе я дерусь, и надо дать сдачу, я вспоминаю какого-нибудь героя из фильма, например, Рэмбо или Робокопа или Супермена, и делаю как он. Сам становлюсь им.

– А если тебе надо будет подружиться, какую маску ты надеваешь?

– Ну… – мальчик нахмурился в задумчивости, – Я и не дружу ни с кем, потому что масок для дружбы не существует. У меня под кроватью много коробок со всякими интересными конструкторами и головоломками. Когда мне становится совсем уж одиноко, я достаю все это и изобретаю машины, корабли, самолеты. Мне нравится мечтать о том, что ждет нас в будущем, я придумываю машины будущего.

– Ты очень странный мальчик, – говорю я.

– Ты тоже, – отвечает он.

Я молча смотрю в его глаза. Они мне до боли кого-то напоминают. Но кого? Я не могу вспомнить. Светлый, чистый, синий взгляд, как у его отца или как у ангела, но это не то… Что-то другое...

– А что ты будешь делать, когда вырастешь? – спросил я его.

– Не знаю, – он застенчиво улыбнулся, – Может, стану изобретателем. Ведь должен же кто-то придумывать машины. Я их понимаю, машины – как живые люди для меня, только живее.

– А если твои родители не перестанут плакать?