Я – меч, я – пламя!

Схватив его одной рукой за волосы, другой, придерживая тазик, он резко макнул Максима Максимовича головой в воду, прижав его лицо ко дну. Судорожные дерганья привели лишь к тому, что кислород в легких сгорел быстро. Не в силах бороться, нарком судорожно открыл рот и вдохнул воду, острыми иглами вонзившуюся в бронхи и легкие. Рука отпустила его волосы, и Литвинов, стараясь очутиться как можно дальше от тазика, начал судорожно выплевывать воду. Ему казалось, легкие рвутся на клочки и лезут наружу через горло. Мужчина извлек откуда-то папиросу, закурил и пристально посмотрел недобрым взглядом.

– Это была разминка, Максим Максимович, чтобы сердце привыкло. Мы сначала по незнанию сразу давали возможность гражданам заглянуть в глаза. Не все выдерживали. Мужики покрепче вас от разрыва сердца Богу душу отдавали. В любом деле, Максим Максимович, опыт нужен. Ничего, еще два-три подхода, и вы увидите ее глаза.

– Нет! Не нужно! Я все понял! Я все напишу!

– Ты это сержанту скажешь, мне это по фиг.

Мужчина докурил папиросу и направился к Литвинову. Тот страшно завыл на одной ноте.

– Дурень. Вдохни поглубже.

В этот раз рука не отпустила его, когда он вдохнул воду в легкие, держала, пока ужас, заполнивший его, не начал выдавливать глаза наружу. Все затянулось кровавым туманом. Рука выдернула наркома из воды, и, когда, судорожно кашляя, он смог различать окружающие предметы, в его глаза уперся заинтересованный взгляд мучителя.

– Нет, еще не увидел, – разочарованно сказал тот и, потянув носом, с улыбкой глянул на пижамные штаны Литвинова, потом удовлетворенно произнес: – Но мы на правильном пути. В следующий заход ты увидишь ее.

Его взгляд стал мечтательным. Он решительно направился к едва откашлявшемуся Литвинову.

– Товарищи! Спасите! Заберите меня отсюда!

– Чего ты кричишь? У нас еще пятнадцать минут в запасе. Вдохни поглубже.

Но видно, ангел-хранитель или какой-то другой, более земной персонаж посчитал: на первый раз достаточно. В коридоре послышался шум шагов.

– Верь после такого людям, – раздраженно произнес жестокий мучитель, быстро развязал руки и ноги Литвинову, спрятал веревки и, заскочив наверх, продолжил чтение книги. Зашедший сержант подозрительно спросил:

– Чем это у вас так пахнет?

– Максим Максимович поужинал, видно, чем-то плотным. Как пернул, боюсь, что обделался, вот – тазик с водой принес, подмыться, наверное, хочет.

– Идемте, гражданин Литвинов, я вас из шланга помою и кальсоны чистые дам.

Максим Максимович писал без остановки уже несколько часов подряд. Разболелась спина, слипались глаза.

– Можно мне где-нибудь прилечь хоть на полчаса? – спросил он сидящего перед ним капитана.

– Конечно. Сержант, отведите гражданина в камеру.

– Нет! Не нужно! Я буду дальше работать.

– Как хотите. Сержант, сварите нам кофе.

В эту февральскую ночь не спалось многим. Жена Литвинова, британская подданная Айви Лоу, развила бурную деятельность по информированию всех влиятельных знакомых своего мужа. А таковых хватало. Когда стало понятно, что на звонки американского и английского послов во все правительственные учреждения СССР никакой реакции не будет (их мягко отшивали дежурные, обещая с утра разобраться), настала пора звонить властям предержащим. И такой звонок последовал. Среди ночи пообщаться с руководством СССР захотел госсекретарь САСШ. Трубку взял Молотов. Главу наркомата часто корили, что он не знает дипломатических протоколов и прочих экивоков, но никому бы и в голову не пришло обвинить его в том, что после беседы с ним его собеседник не понял, чего хочет этот человек.