Я медленно открыла эту дверь

МАША: Была особая атмосфера в таких корабельных фестивалях: аниматоры – народ нестандартный – создавали необыкновенную творческую обстановку. И строгий, я бы сказала, порой даже суровый остров Валаам… Всё вместе произвело на нас с Милой сильнейшее впечатление. Мы вдвоём в свободное от просмотров время сидели на палубе и курили, и стихи читали всласть. Мила, несмотря на предупреждение капитана, купалась в холодной реке. Это, кажется, была Свирь.

АНДРЕЙ: Еще о купании. Несколько лет подряд мы снимали дачу в Переделкино на берегу Самаринского пруда, крайнюю у плотины. Чтобы искупаться в пруду, можно было не покидать участок. В одно лето Мила, ежедневно купаясь, с дочкой и тетушкой около месяца прожила на этой «нашей» даче. И я запомнил как отдельный кинокадр Милу, стоящую спиной к дороге, лицом к пруду, в купальном костюме, облегавшем ее ладное загорелое тело, – запомнил еще и потому, что, когда видел в Третьяковке «комсомольских богинь» – а попросту рабфаковок, спортсменок, которых так любили изображать Дейнека и Самохвалов, – вспоминал почему-то Милу на берегу Самаринского пруда.

МАША: Мила была благодарным и радостным человеком. Вспоминала эти поездки, особенно путешествие на Валаам, до самых последних дней, и глаза ее, казалось, снова начинали хорошо видеть.

АНДРЕЙ: Нельзя сказать, что Мила чуралась быта: все проблемы, связанные с этой сферой, не обходили и ее. Но подлинным и главным пространством ее существования были, безусловно, литература и кино. В атмосфере поэзии Мила чувствовала себя как в родной стихии – не только в буквальном смысле.

Время, в котором мы жили, было пропитано поэзией. Знаменитое некогда противопоставление «физиков» и «лириков» теряло актуальность: большинство «технарей» были страстными читателями Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, знали стихи Рождественского, песни Окуджавы.

МАША: Так же как для людей творческого склада было естественным стремление познакомиться с азами квантовой механики и теории относительности. Это отразилось и в кино, достаточно вспомнить «Девять дней одного года» Михаила Ромма и «Заставу Ильича» Марлена Хуциева и Геннадия Шпаликова.

АНДРЕЙ: Мы говорим о времени Милы прежде всего потому, что она была плоть от плоти этого времени.

Попробуйте меня от века оторвать,
– Ручаюсь вам – себе свернете шею —

она могла бы произнести слова Мандельштама с неменьшим правом.

И, конечно, теми же обстоятельствами времени и места была Мила связана с домом своей тетушки.

МАША: В доме Татьяны Александровны Луговской и Сергея Александровича Ермолинского были заведены особые правила. Были даты, собиравшие ближний круг друзей – как правило, неизменный, с небольшими вариациями. Многие годы этими датами были дни рождения и именин хозяйки (соответственно 28 октября и 25 января) и день рождения Сергея Александровича (14 декабря).

А с годами к этим датам прибавилась еще одна – 18 февраля, дата его смерти.

АНДРЕЙ: У меня почему-то независимо от времени года эти собрания вызывали в памяти стихи Бориса Пастернака:

Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья.
И наши вечера – прощанья,
Пирушки наши – завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.

МАША: Обыкновенно после тостов за здоровье именинников речь держал Сергей Александрович. Это была именно речь, поскольку он, провозглашая здравицу в честь каждого из гостей, непременно давал им характеристики – яркие и остроумные. Адресатами же были Вениамин Александрович Каверин с женой Лидией Николаевной Тыняновой, Сергей Юрский с Наталией Теняковой, Леонид Лиходеев с Наденькой Филатовой, Натан Эйдельман, Борис Жутовский, Даниил Данин, Валентин Берестов, иногда Людмила Петрушевская, Алла Демидова, Наташа Рязанцева, Мариэтта Чудакова, Владимир Яковлевич Лакшин с женой Светланой. Естественно, всегда бывала Мила, которая вместе с двумя другими племянницами Татьяны Александровны – Мариной Шаховской и Машей Седовой – участвовала в организации и проведении праздников. Я изредка тоже помогала.

После того как Ермолинский завершал «обход» гостей по часовой стрелке, свои слова в честь собравшихся произносила Татьяна Александровна – двигаясь уже против часовой.

АНДРЕЙ: А бывали еще и летние сессии, когда в Дом творчества писателей в Переделкино, где каждое лето квартировали Татьяна Александровна и Сергей Александрович, сходились и съезжались те же лица, и Натан Эйдельман читал новонайденные в архивах материалы, вроде переписки Виктора Шкловского и Юрия Тынянова, Татьяна Александровна блистательно читала любимого ею Блока, Данин (ох, как здорово он это делал!) читал Пастернака, а Валя Берестов – свои прелестные стихи и показывал Маршака и Пастернака так, как умел еще только Ираклий Андроников.