Я, Минос, царь Крита

   — Вероятно, те немногие, кто уцелел, сочли, что эти разрушения произвели разгневанные боги, и теперь думают, что там бесчинствуют духи преисподней?

   — Нет, — возразил египтянин. — Голод, как и чувственность, способен побороть любые опасения. Есть только один ответ, — мрачно заметил он, — все погибли, а те немногие, кто остался в живых, предались горю и умерли от голода.

   — Однажды эти дворцы уже разрушали, — едва слышно промолвил Энос. — Было это очень давно — с тех пор сменилось более десяти поколений. Их заново отстроили, и они стали ещё грандиознее и прекраснее. Однако верховная власть отошла с тех пор к царю Кносса.

   — При фараоне Тутмосе я был там. Что мне тогда бросилось в глаза в Маллии, так это множество алтарей на равнине, окружавшей дворец. К ним приносили благодарственные жертвы несчётным богам. А сегодня я уже не обнаружил керноса, который находился на юго-западной стороне центрального двора. Вероятно, он оказался погребённым под слоем ила.

Энос горделиво кивнул.

   — Кернос — это небольшой круглый алтарь, похожий на увеличенный мельничный жёрнов. В центре его находится углубление круглой формы, а по окружности предусмотрены двадцать четыре круглые выемки поменьше. Во время празднеств в честь богини земли мы укладывали в них плоды первого в году урожая со всех деревьев, кустов и полей. Мы предлагали их богине, чтобы она даровала нам хороший урожай. Разумеется, мы не жалели для неё ни оливкового масла, ни вина.

   — Так вы приносили символическую жертву со своего первого урожая?

Энос утвердительно кивнул и серьёзно добавил:

   — А когда жрец благословлял эти дары, мы обращали взоры к горам Дикти, к Священной пещере.

   — Дворец в Закросе не похож на дворец в Маллии. Когда по приказу Тутмоса мне довелось побывать у здешних царей, я посетил также и Фест, Кносс и Ахарну. Всем тамошним дворцам свойственно нечто общее, но тем не менее они отличаются друг от друга. В Маллии меня сразу же поразило то, что, в отличие от Кносса, дворец не защищён и открыт со всех сторон, выходя прямо на равнину. Из его внутреннего двора открывается вид на горы, возвышающиеся на юге. Там вели роскошную придворную жизнь, все сооружения отличались какой-то величественностью. А теперь, — вздохнул он, — повсюду разбросаны лишь холмы, из которых кое-где торчат остатки былых сооружений, словно предостерегающе поднятые пальцы. На каждом шагу завалы из камней, через которые просачивается вода. Песок и пепел покрывают их слоем толщиной в несколько ладоней. А некогда с трёх сторон дворца располагались жилые покои, залы, лестницы и коридоры.

Египтянин грустно улыбнулся и рассказал, что встретил старую женщину, которая бродила в этом хаосе в поисках пищи и неожиданно наткнулась на большой арбуз...

   — Она заплакала от радости и поспешила прочь, прижимая к груди свою находку, словно это было бесценное сокровище.

Они увидели Алко, спускавшуюся с двумя амфорами по узкой тропинке, ведущей от источника к их жалкому жилищу. Раб Хуни порывался помочь ей нести тяжёлые кувшины, но она, не церемонясь, отказалась от его услуг, презрительно оттолкнув от себя нубийца.

   — В чём дело? — крикнул Энос.

   — Он плохой, он очень плохой, — пожаловалась она, заливаясь слезами.

Жрец поднялся со своего места и подошёл к ней:

   — Он что-нибудь сделал тебе?

   — Нет. Но...

   — Что ты натворил? — обратился он к рабу.

   — Я только... — начал было тот, но закончить не успел, потому что был избит своим господином. Раб бросился наземь и униженно пополз на четвереньках к египтянину. Может быть, он намеревался, подобно собаке, лизать ему ноги, лишь бы заслужить прощение? Жрец дал ему несколько сильных пинков и едва не затоптал насмерть.

   — Что он тебе сделал? — возбуждённо спросил он Алко.

   — Ничего, только...

   — Что? Говори же, что ты мнёшься! Что там у вас случилось? — воскликнул он.

   — Он приставал ко мне. Стоило мне оказаться с ним наедине, как он начал домогаться меня, — тихо созналась она.

   — Пойдём! — приказал египтянин тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и пинками погнал раба вперёд. Потом нашёл палку и обрушил на Хуни град ударов, направляя к берегу. Там он заставил раба взобраться на вершину скалы. Внизу шумел и клокотал прибой, из пены выступали острые скалы, походившие на острия мечей и кинжалов...

   — Прыгай! — сурово повелел он.

   — Господин! — Раб обернулся в надежде вымолить прощение.

   — Прыгай, или я задушу тебя как шелудивого пса!

   — Боже, Боже... — вознёс молитву Хуни, зажмурился и прыгнул.

Его тело ударилось о скалу, послышался крик несчастного. Он лежал, корчась от непереносимой боли. Затем волна смыла его и увлекла в ревущую пучину.

   — Стоило ли так сурово наказывать его? — спросила со слезами Алко.