После небольшого завтрака посланник вновь завёл разговор, а я следил за его живыми чёрными глазами, сверкавшими умом и юмором. Рапану рассказывал о своих богах, о человеческих жертвоприношениях и храмовой проституции. Его слова оказывали на меня какое-то магическое действие: мы прекрасно понимали друг друга, будто родные братья.
До поздней ночи мы спорили, то и дело возвращаясь к проблемам торговли и судоходства. Чтобы польстить мне, финикиец сказал, что я теперь не только царь Крита, но и повелитель всех морей.
Засмеявшись, я бурно запротестовал.
— Мы не стремимся завоевать владычество на море, даже если многим так представляется. Мы хотим торговать и, создавая повсюду торговые пункты, конкурируем с вами — искушёнными торговцами. Если на некоторых островах и в кое-каких городах мы и добились заметного успеха, то это от умения отдельных торговцев. Многие из них используют в качестве своих агентов братьев и сыновей. Те поселяются' в торговых центрах и женятся на уроженках этих мест. — Я усмехнулся, заметив, что у критских мужчин неплохой вкус и они, несомненно, возьмут в жёны самых красивых женщин. — Добавь сюда усердие — и вот уже критский торговец становится первым среди прочих. Так обстоит дело. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что наши суда и наши моряки лучше египетских. Египетским торговцам никогда не удавалось добиться прочных позиций в странах Средиземноморья.
Мы не захватываем островов вплоть до вашего побережья, а защищаем их и создаём торговые опорные пункты.
— Ты доволен? — спросил посланник.
Я улыбнулся.
— То, что несколько лет назад представлялось недостижимым, сейчас становится повседневным делом. Мои суда доставляют из Египта даже длинношёрстных обезьян. Многие семьи теперь считают, что, приобретая их в качестве домашних животных, они демонстрируют своё благосостояние.
Финикиец снова и снова возвращался к вопросу о моём мнимом владычестве на море. Может быть, он завидовал моим успехам в торговле?
— Знаешь, — сказал я, — мы рассматриваем море как мост, соединяющий нас с другими народами. Благодаря моим ветряным насосам мне удалось осуществить дополнительное орошение плодородных земель. Мы возделываем земли, выращиваем скот, используем леса; мы ведём оседлый образ жизни и любим свою родину. Мы не стремимся становиться завоевателями — мы добиваемся благосостояния. У нас любят танцевать. Мне всегда доставляет удовольствие наблюдать, как самозабвенно люди танцуют.
Когда посланник завёл речь об интригах финикийских жрецов, я признался, что тоже опасаюсь своих жрецов, потому что они могут ограничить мою свободу в принятии решений.
— Знаешь, Рапану, — сказал я, — я всегда разрабатывал свои законы с чистым сердцем и чистой совестью. Но это меня не удовлетворяет — я хочу сделать их ещё совершеннее.
— Благородный Минос, — ответил он. — Путь каждого человека предопределён, никому не уйти от своей судьбы. Но если бы ты, несмотря на своё негативное отношение к тайным знаниям жрецов, воспользовался бы ими в собственных интересах, тебе удалось бы принимать ещё более справедливые решения, потому что ты знал бы истинные настроения людей. Душевного равновесия, без которого невозможно быть справедливым, ты достигнешь только в том случае, если добьёшься слияния с космосом.
— Боги помогут мне, — уверенно заявил я.
— Их благосклонность ты завоюешь опять-таки с помощью тайных знаний. Каждому человеку приходится изо дня в день бороться со злыми силами, а тебе, царю, особенно. — Он закрыл глаза, словно грезил. Потом опять заговорил: — Все мы, благородный Минос, должны страдать, и мы обязаны с достоинством переносить эти страдания, поскольку без них невозможны зрелость и продолжительное счастье. Звёзды говорят мне, что тебе суждено ещё немало страдать. Эти страдания станут пробным камнем твоей души, и ты познаешь, что есть добро и что есть зло. Ты научишься отличать мудрость от глупости.
Мне всё больше казалось, что финикийский посланник — мой брат. Мы сидели друг против друга за праздничной трапезой, и я начал расспрашивать его о жизни.
— Ты родом из Финикии... — начал я.
Посланник помолчал, а потом отрицательно покачал головой.
— Мой царь, Хаггусили, да хранят его боги, хетт.
— Я считал, что ты финикиец? — удивился я.
Старик тонко улыбнулся:
— Моя родина — Угарит, так что по рождению я — финикиец. Однако отец нашего царя сделал нам так много хорошего, что мы охотно пошли под его власть, и видим в многочисленном хеттском народе не поработителей, а своих друзей. Я служу по убеждению и из чувства благодарности хеттскому народу. — Он опять выразительно посмотрел на меня. — Народы средиземноморских государств начинают представлять всё большую опасность. Возможно, уже через несколько лет нужно будет принимать какое-то решение. Неплохо, благородный Минос, если бы наши народы стали союзниками.
— Вы пользуетесь другой письменностью? — спросил я через некоторое время.
Посланник кивнул.
— У вавилонян мы позаимствовали клинопись, однако усовершенствовали её, — с гордостью заметил он.
— Ведь ты — из Угарита, — повторил я.