Я — миссионер

Солнце поднималось все выше. Подул горячий ветер. Всадники задыхались от зноя и дорожной пыли. Черные сутаны, поглощающие солнечные лучи, беспощадно жгли тела монахов. Но они двигались без остановки все дальше и дальше в горы.

В полдень отец Анхель разрешил наконец сделать привал. Соскочив с мулов, монахи развьючили их и дали животным попастись. В то время как мулы неохотно щипали вялую, полуобгоревшую траву, путешественники разместились под громадными кактусами, хотя тень от них была ничтожной. Вдруг де ла Фуэнте закричал:

— Змея!

Из норы выползла пестрая кобра. Огляделась, раздвоенным языком лизнула воздух и, заметив людей, угрожающе зашипела и поднялась на половину длины своего тела. Юноши в ужасе замерли. Но отец Анхель схватил мачете и одним взмахом отрубил змее голову. Отдых был испорчен. Хотя жара казалась невыносимой, монахи решили продолжать путь. Подкрепившись бутербродами и чаем из термосов, они оседлали мулов и двинулись дальше по горным хребтам.

Между камнями то тут, то там проскальзывали змеи. Через дорогу часто переползали тигровые ужи. Вспугнутые всадниками, серые ящерицы спешили скрыться между скалами. Такое огромное количество пресмыкающихся было очень неприятной неожиданностью для молодых монахов. Они вздыхали с облегчением лишь в низинах, у кустов, усыпанных красными нежными цветочками, вокруг которых летали большие, словно птицы, бабочки.

Ближе к вечеру юношей стало одолевать беспокойство: где ночевать? Вокруг ни дома, ни навеса, а солнце уже клонилось за горизонт.

Вдруг у громадной скалы они увидели длинное бамбуковое строение, крытое широкими банановыми листьями. У двери висела табличка с надписью, сделанной от руки: «Добрая надежда». Это был постоялый двор.

Как только караван остановился, из дома выбежала темнокожая полная женщина. Вьющиеся волосы собраны в пучок, в ушах — круглые серьги. Женщина сложила руки на животе и поклонилась отцу Анхелю.

— Каждый месяц, в полнолуние, жду вас, падресито.[10] Что-то вы и охотиться перестали, и в джунгли не ходите.

— Дела, синьора, дела! Власть избирали… — ответил отец Анхель. — А где хозяин, что не торопится взять у нас мулов? Устали за день… Жара…

— Болен хозяин, падресито. Болен. Две недели как с постели не поднимается. Лихорадка трясет, а я помочь ничем не могу. Горошек, оставленный вами до ливней, кончился. Знахарь приходил, но хозяин не пустил его в дом. Помогите, падресито! Отдам вам шкуру леопарда и анаконду добавлю. Сам хозяин у Сантьяго убил. Почти двенадцатиметровая. Сколько обуви будет. Помогите… Дайте тот зеленый волшебный горошек, которым лечится сам бог.

— Ладно, ладно, будет и горошек и другое лекарство. Будет. А теперь пустите нас в дом. Ночь надвигается.

Отец Анхель бросил поводья хозяйке и вошел в дом. Юноши же со своими мулами последовали за хозяйкой под навес. Развьючив и привязав животных, они тоже вошли в дом.

В помещении царил полумрак. У торцевой стены горел камин. Из подвешенного над огнем круглого котла исходил приятный запах кофе.

Посреди комнаты за столиками сидели мужчины в кожаных штанах. Они пили из глиняных кружек хмельное и о чем-то горячо спорили. Когда вошел отец Анхель, взоры всех обратились к нему. Один, видно, старший, улыбнулся и бросил:

— Пополнение духовных ферм сопровождаете, падресито?

— Интересно, зачем вы собрали парней, кабальеро? — парировал, не моргнув глазом, отец Анхель. — Уж не золотишко ли ищете? Смотрите, голов не потеряйте.

— Может, индейцев на нас натравите? — старший вскочил как ужаленный и схватился за пистолет. — У вас самих, видно, только золото на уме!

Отец Анхель правильно угадал намерение этих бродяг. Он знал, что охотники за золотом частенько забредают в долину реки Упаны, где обосновались миссионеры. Хуже всего то, что жаждущие богатства авантюристы прорываются и во владения миссий. Плюнув с досады (что выглядело совсем не по-монашески), отец Анхель быстро прошел в другую комнату. Вслед ему раздались угрожающие восклицания.

Ночью отец Анхель почти не спал, вслушиваясь в каждый шорох.

Через Анды

Рано утром отец Анхель и молодые монахи стали собираться в дорогу. Шкуры, полученные за лекарства и осмотр больного, настоятель упаковал в ящик и оставил у хозяйки постоялого двора до своего возвращения из джунглей.

Утро стояло прохладное, вчерашней жары будто и не было. От земли поднимался пар. Белесые облака плыли над скалами. Но жара пришла вновь, как только солнце поднялось над горами.