Я много жил…

Несколько минут я расхаживал, занятый этими мыслями, как вдруг, посмотрев от левого борта на нос, я подскочил как ужаленный и в ужасе бросился на корму к капитанской каюте. От моей юной надменности и холодной логики не осталось и следа. Я увидел привидение! В смутном свете на том самом месте, где мы сбросили покойника в море, я увидел неясную трепещущую фигуру. Она была шести футов в высоту, узкая и столь разреженной субстанции, что я различал сквозь нее паутину снастей фок-мачты.

Я обезумел от страха, как испуганная лошадь. Я как «я» перестал существовать. Мной овладел инстинктивный ужас десяти тысяч поколений суеверных предков, смертельно боявшихся мрака и того, что таится во мраке. Я перестал быть собой и превратился во всех этих далеких моих прародителей. Я воплощал все человечество в дни его суеверного младенчества. Опомнился я только, когда уже начал спускаться по трапу. Я остановился, держась за поручень. Я задыхался, дрожал, голова у меня шла кругом. Ни раньше, ни после мне не довелось пережить подобного потрясения. Все еще цепляясь за поручень, я попытался собраться с мыслями. Я знал, что могу положиться на мои пять чувств. Я бесспорно что-то увидел. Но что? Либо это призрак, либо надо мной подшутили. Иного объяснения я не находил. Если это привидение, то появится ли оно вновь? Если оно не появится, а я разбужу капитана и помощника, то стану посмешищем всей команды. Если же это чья-то шутка, мое положение станет еще более смешным. Следовательно, если я хочу сохранить с таким трудом завоеванное мною равенство, мне не следует никого будить, пока я не удостоверюсь, что это явление собой представляет.

Я смелый человек. У меня есть основания так говорить: весь дрожа от страха, я тихо поднялся по трапу и направился к тому месту, откуда увидел это нечто. Оно исчезло. Однако и моя смелость имела пределы. Хотя я и ничего не увидел, у меня не хватило духу подойти к месту, где мне почудился призрак. Я снова принялся шагать взад и вперед, тревожно поглядывая на страшное место, но там по-прежнему ничего не было. Ко мне вернулось самообладание, и я решил, что все случившееся было игрой воображения и что я сам виноват: нечего было думать о подобных вещах.

Все же время от времени я поглядывал на нос, но без малейшей тревоги, как вдруг, словно обезумев, опрометью бросился на корму. Я снова увидел его — длинную, колышущуюся, разреженную субстанцию, сквозь которую виднелись снасти. На этот раз я взял себя в руки раньше, чем успел добежать до кормового трапа. Я снова начал думать, что мне делать, и верх взяла гордость. Я не мог стать мишенью для насмешек. Что бы это ни было, я должен разобраться во всем один. И сам найти выход. Я вновь взглянул на то место, откуда мы сбросили Каменщика в море. Там было пусто. Ничто не двигалось. И в третий раз я начал прохаживаться по палубе.

Мой страх вновь исчез, и я прислушался к голосу рассудка. Разумеется, это не привидение. Мертвые не воскресают. Это была шутка, жестокая шутка. Мои товарищи каким-то неведомым способом пугают меня. И уже дважды видели, как я удирал на корму. Мои щеки горели от стыда. В воображении я слышал смешки и сдавленный хохот в кубрике — конечно, они там сейчас веселятся! Я начинал злиться. Шутки шутками, но надо знать меру. Я был самым молодым на шхуне, зеленым юнцом, и они не имели права шутить такими вещами — мне было хорошо известно, что от таких розыгрышей в прошлом люди не раз сходили с ума. Злясь все больше, я решил показать им, что меня напугать не так-то просто, а заодно и свести с ними счеты. Если призрак появится снова, я подойду к нему, и подойду с ножом в руке. И когда буду близко, ударю его этим ножом. Если это человек, то поделом ему, а если привидение, то ему нож не причинит никакого вреда, а я по крайней мере узнаю, что мертвецы все-таки воскресают.

Я был очень зол и уже нисколько не сомневался, что надо мной подшутили; однако, когда это неведомое нечто в третий раз появилось на том же самом месте — длинное, полупрозрачное и колышущееся, — меня снова охватил страх, а злость почти исчезла. Но я не бросился бежать и не отвел глаз от смутной фигуры. Оба предыдущих раза она исчезала, пока я убегал, и я не видел, как это происходило. Я вытащил нож из ножен на поясе и двинулся вперед. С каждым шагом мне было все труднее сохранять власть над собой. Борьба шла между моей волей, моей личностью, тем, что было мной, и десятью тысячами моих предков, таившихся где-то в глубинах моего существа, чьи призрачные голоса шептали про мрак и страх перед мраком, терзавший их в те дни, когда мир был тайным и полным ужаса.