Я, мои друзья и героин

В общем и целом, у нас на ранчо было достаточно весело – ведь нас тут было аж четверо, – но сомнения меня всё не оставляли, со временем превратившись в настоящую панику. Я так и не получила от врачей осмысленного ответа – когда же я пойду на терапию. Они только говорили: «Ну, посмотрим, посмотрим…» У них там была масса изречений, которыми они обычно заколачивали дуриков.

Договор моей мамы с молодёжной управой был в том, что четыре дня я буду на «ранчо», пока не выйду, а потом я должна была получить место в клинике. Но я ведь и так откололась и пришла туда уже почти совсем чистой! О клинике почему-то уже никто не вспоминал…

Наоборот, мощный удар обрушился на меня спустя пару дней. Мне принесли бумагу, подписав которую, я «добровольно» оставалась бы на «ранчо» так месяца на три. Я, конечно, отказалась и сказала, что ухожу сейчас же – пришла добровольно и могу уйти, когда мне захочется! Пришёл главный и сказал, что, если я сейчас же не подпишу на три месяца, то буду принудительно оставлена на шесть!

Я чувствовала себя просто обманутой. Ужас! Ясно, теперь я целиком и полностью завишу от этих идиотских врачей… Хотела бы я знать, что за диагноз они мне приготовили… Они легко могли повесить мне тяжелый невроз или шизофрению или ещё бог знает что! У меня, как у пациентки сумасшедшего дома, не было ни малейших прав. Ну всё – будешь второй Пуппи, поздравь же себя!

Самым ужасным было то, что я и сама теперь не знала, насколько спятила. Ну, невроз то у меня был точно! Потому что, насколько я знала из разговоров в консультациях, наркомания это и есть невроз – поступки, вызванные навязчивой идеей. Ну что ж, для невроза этого я сделала всё! Это множество выходов, а потом сразу же опять всё заново, – хотя я ведь знала, что убиваю себя… Сколько говна я уже сделала в своей маленькой жизни, как я обращалась с мамой с другими людьми… Нет, нормальным это не назовёшь! Определенно – крыша у меня давно уже ехала! И теперь я думала только о том, как бы скрыть от врачей и сестёр, что я действительно ненормальная.

А эти сёстры обращались со мной как с полной и официальной идиоткой.

Приходилось напрягаться, чтобы не ответить им грубо. Когда приходили врачи и задавали вопросы, я, стараясь перехитрить их, давала совершенно дикие ответы, которых в жизни от меня никто бы не услышал. И когда они уходили, я думала, что опять сказала что-то не то. Точно – теперь они меня держат за совсем поехавшую!

В качестве терапии мне предложили вязание. Вязание! Нет, вряд ли мне это поможет!

Все окна на «ранчо» были забраны решётками. Но не настоящими, как в тюрьме, – потому что всё-таки это была не тюрьма, – а такими вычурными решёточками. Можно было просунуть голову сквозь прутья и смотреть из окна, Я стояла там часами, решётка у горла, и пялилась на улицу. Была осень, листья становились желтыми и красными, солнце стояло низко и по вечерам заглядывало прямо в камеру. Я привязывала металлическую кружку к верёвке, свешивала её из окна, и она билась о стену дома. Или пыталась подтянуть ветку дерева, чтобы сорвать листик. Вечерами я думала: «Ну, если ты и не была ещё сумасшедшей, то тут гарантировано станешь!» Гулять с бабушками по кругу в садике мне не позволялось. У любого террориста есть право на прогулку… У меня не было! Что делать – существует опасность побега!

Они, правы – существует… В шкафу я нашла старый футбольный мяч. Им я била по стеклянной двери в надежде, что та сломается. Они отняли мяч. Тогда я стала с разбегу бить головой по стёклам, но стёкла были как из танкового стекла. Я чувствовала себя, как хищный зверёк в тесной клетке. Часами бродила вдоль стен. Я не вынесу этого! Мне просто надо бежать. И я побежала! По коридору до двери и обратно. Упала на пол и забилась в истерике.

По ночам мы с Лине ножиком выцарапывали замазку в раме одного запертого, но не зарешёченного окна. Стекло не поддавалось ни на миллиметр. На следующую ночь мы поставили одну кровать на другую и попытались выломать решётку.

Бабушек в комнате мы так запугали, что они не смели и пикнуть – некоторые действительно держали нас за террористок. Ну, да и это не удалось – решётка не поддалась, а на грохот сбежалась охрана.

Надежды легально выбраться из дурки у меня не было. Тело, между тем, восстанавливалось без наркотиков. У меня появились толстенное брюхо. Лицо было жёлтое и при этом такое раздутое, как будто я уже оттрубила лет пятнадцать на «ранчо». Я с трудом засыпала. Почти каждую ночь что-то происходило на станции. И мне всё время казалось, что я упускаю случай бежать. Нет, совсем безнадёжно! Но каждое утро я принаряжалась, будто сейчас отправлюсь на точку. Я упорно причёсывалась и красилась.