Я-муары. Откровенные истории блогера

Войдя в квартиру, он решительно выдвинулся на кухню, где пряталась уже привыкшая прятаться от всех моих друзей мама. Апосля мама всегда с большим чувством вспоминала: «Какой Саша был воспитанный мальчик! Все Настины кавалеры – шмыг – и к ней в комнату. А он сразу ко мне подошел поздороваться».

Хотя лично я думаю, что он просто шел на запах еды. Он до сих пор, как домой приходит, сразу на кухню бежит. Хотя мамочки там давно нет.

Так вот, из кухни он не спеша притопал в мою комнату, сел на стул, удобнее устроился на нем и замер. Я что-то щебетала, что-то делала, он же, ровно и доброжелательно глядя на меня, молча восседал на стуле.

Посидев часа 2–3, Александр распрощался с нами. Все это стало повторяться каждый вечер: мама – стул – прощание – мама – стул – прощание – мама…

Не-е-т! Я поняла, что схожу с ума. Я перестала замечать его на стуле, тем более он так скромно у стеночки сидел, а не на середине комнаты.

Ко мне приходили подруги, друзья – он сидел и доброжелательно молчал. Мне даже никто из друзей о нем и вопросов-то не задавал, чего задавать-то? Видно же: беда в семье – больной родственник, хорошо что не буйный. Дошло до того, что я при нем своих поклонников принимать стала. Помню, сижу я на диванчике с Мишей Б. Он с гитарой, песни мне поет, ручку целует, усами щекоча. А в углу Сашкины очочки поблескивают.

Ушел Миша, Сашка расшаркивается тоже и говорит: «В одном этот кретин прав: платье тебе это, правда, идет». И уходит, полный спокойного достоинства.

А где сцены ревности? Правда, мой папа, по маминым рассказам, тоже всегда стойко держал удар. Как-то гуляла моя юная мама с папой и еще одним поклонником, преподом университетским. Препод маме всяко на ушко шепчет, на лавочку усаживает, а бедный папуля где-то в стороне и не видно его уже даже. Сидят они, юная ветреница и ее соблазнитель на лавке, милуются. Вдруг у них за спиной что-то как рванет: бах-тара-рах!

– Что это было? – в ужасе спрашивает университетский ботан. Что сейчас разорвалось? – Ничего, – радостно отвечает папа, – это я подобрался к вам тихонько и пукнул!

Надо ли говорить, что скоро мама была лишена всякого выбора. Папа остался один. И все же это была честная борьба! А тут…

Ну, все, думаю, хватит тут моей честью девичьей играть. Надо его волочь на улицу. Может, на свежем воздухе взбодрится.

Повод тащить всегда у меня был: вечерние прогулки со спаниельшей Санькой никто не отменял.

И вот на следующий день, решительно развернув Александра из кухни, вытащила на стадион около школы – выгуливать собачку. Нарезаем мы круги по стадиону, нарезаем, уже сил нет. Несчастная коротколапая псина уже на спине за нами едет, влекомая поводком. А результата нет. Все как всегда, только стула не хватает. И он явно, не скрывая от меня, по нему скучает!

А это мой папуля, который не терялся, даже будучи окружённым хищными женщинами

Остановилась я тогда, посмотрела на него осуждающе. Затрепыхался он, друг сердешный, задергался, а деваться-то некуда! Поздно пить боржоми, батенька! Назвался, знаешь ли… Короче, пришлось ему меня поцеловать. Только я внутри себя ликующее проорала: «Ага!!! Попался!!!» Он и говорит: «Зря мы это с тобой сделали». И смотрит так грустно. Нет, все, больше не могу, сейчас расплачусь. Тогда я про себя его кретином обозвала, а теперь с высоты своего опыта думаю: а может, у него видение како было. Может, он все заранее третьим глазом увидел. И детей наших будущих орущих и кошек под столом на кухне гадящих и кроликов рычащих. Все видел и не убежал! Мой герой!!!

Кульминация. Почти

Мы близимся к кульминации. Какое непростое слово! Тем более что «кульминация» в нашем конкретном случае приведет к тому, что рубрика «из раннего мужа» сменится на тег «из раннего родительства».

Вот так всегда: стремишься к звездным вершинам, думаешь, что там, за горой, – цветущие сады… А там – газики, колики, Болики и Лёлики. Впрочем, не будем забегать вперёд.

Постепенно удалось его немного отучить от стула. Гуляли по-прежнему практически молча, ну, настолько, насколько это вообще применимо ко мне.

То есть я говорила, а он вздрагивал крупом, косил на меня смуглым глазом, как молодая необъезженная лошадка. «Ничего, – мстительно думала я, – не таких укрощали!»

Был уже у меня опыт общения со взрослыми мужчинами, скажу без ложной скромности. Причем, в 15 лет! Стал оказывать мне знаки внимания один взрослый 25-летний очкарик (наверное, меня злая фея при рождении, понимая, что веретено я все равно в руки не возьму, приговорила к очкарикам). Так вот этот пожилой очкарик охмурял меня долго, соблазняя большими порциями пломбира за 48 копеек. Я с удовольствием пломбир кушала и таскала ухажера все по тому же стадиону возле школы. А из-за угла школы горящими от возбуждения глазами за мной наблюдали девчонки нашего класса. Такого прекрасного старого поклонника не было ни у кого!