Я на тебе никогда не женюсь

Вот и сейчас, с удобством устроившись подмышкой у супруга, я рисовала на его животе спиральки и дорожки, размышляя: чем бы еще потрясти этот мир.

— Что ты еще придумала, сокровище мое? — перетащил меня к себе на грудь Валико. — Какие еще новшества собираешься привнести? Только давай без фанатизма, ладно? А то, подозреваю, у Его Величества тоже какая-нибудь мысль возникнет.

— Думаю, что пора уже выходить из сумрака, как ты считаешь?

Валико вздохнул. Помолчал. Снова вздохнул. Да так тяжко.

— Ты чего? — не поняла я. Встала, покрутилась у зеркала, оценивая проделанную работу. А что — весьма неплохо получилось. Все нужные выпуклости на месте. Не такие роскошные, как у некоторых леди, ну, так я за пышными формами не гонюсь. Зато жир не висит, на целлюлит и намека нет.

— Тебе что-то не нравится?

— Нравится, — печально ответил муж. Поднялся, стащил с кресла отброшенное туда покрывало, завернул меня в него и уселся на кровать, устроив меня на коленях. — Мне все безумно нравится, Ангелок. Просто иногда становится страшно.

Он не договорил, уткнувшись носом в макушку, но я все равно поняла. Страшно однажды проснуться и не обнаружить меня рядом. Страшно узнать, что кто-то может быть мне дороже, чем он. Страшно, что однажды моя везучесть даст сбой, и я исчезну из его жизни…. Да много чего еще страшного может произойти со мной. И что я сейчас могу ему сказать? Не знаю! Никогда не умела успокаивать.

— Валико, счастье мое, — осторожно начала я. — ты только одно пойми — здесь и сейчас я с тобой. И только от нас двоих зависит — как оно будет дальше. И потом — мне ведь тоже страшно. Вдруг тебе кто-нибудь понравится больше?

Ваши леди — они такие все…. Утонченные, в этикете разбираются. Танцевать умеют…. У них слуги и кухарки, а у нас только я и ты. Потом будет кто-то еще. Сынок или дочка. Я стану злой и невыспавшейся. Буду плакать над колыбелькой, когда детки не дай Пресветлая, болеть начнут. Когда у них будут резаться зубки. А ты будешь сердиться, что детский плач не дает тебе отдохнуть, потому что ты много работаешь, чтобы нас всех прокормить, и устаешь….

— Я дурак, да?

— И я дура…. Валь, солнце мое, ты одно помни — я тебя люблю. Люблю так, что мне больно дышать. У меня темнеет в глазах, когда я вижу всех этих щучек с акульими зубами. И если когда-нибудь ты решишь, что другая тебе подходит больше — не молчи. Скажи сразу. Я не буду закатывать истерик. Не буду мстить. Я просто уйду, чтобы не мешать. Никаких танцев втроем у нас не будет…

Валико ничего не сказал мне на это. Просто стиснул в объятиях так, что пришлось слегка его покусать. А потом была ночь…, Никогда еще до этой ночи мы не были настолько близки. Нам не нужны были слова. Не нужны были взгляды. Мы будто провалились друг в друга, слились на уровне ментала, будто и в самом деле став единым целым.

А потом было утро. Утро воскресного дня, когда нам не надо было никуда бежать, никого не надо спасать, изобретать велосипед и выдумывать идеи. И я в кои-то веки позволила себе проспать, сонным разумом отметив отсутствие мужа в постели. Впрочем, тут же вновь уплыла в сон.

Разбудил меня божественный аромат. Горячий шоколад! Откуда?!

— Я в столицу сходил, — поцеловал меня Валико, осторожно опустив на тумбочку поднос с чашками и чайником. — Там совсем недавно открылось новое заведение для леди. Говорят, модный напиток.

А потом, когда шоколад был выпит, пирожные съедены, а я вымыта с головы и до самых пяток, Валико усадил меня у камина, самолично расчесал и просушил мои волосы, уже доросшие до лопаток. Сбегал в спальню, притащил шуршащий пакет, развернул…. И я ахнула. Потому что Валико добыл из пакета изумрудно- зеленое платье. Не знаю, как здесь называют эту ткань, а у нас ближе всего — панбархат. Прихотливый узор из веточек и листиков струился по ткани, едва заметно мерцая и переливаясь.

— Это тебе, — волнуясь, сказал муж, помогая мне одеться. — Я не знаю, угодил ли…. Заказал еще месяц назад, как раз к балу….

Платье облегало мое тело, будто я в нем и родилась. От талии юбка расходилась солнышком, давая возможность свободно двигаться, кружиться и танцевать.

— Какая прелесть, — подняла на мужа счастливые глаза. — А я ведь даже не задумалась об этом…. Сокровище ты мое!

***

— To, чего мы так долго ждали, наконец, свершилось, — бормотала я, следом за мужем спускаясь по широкой мраморной лестнице в холл академии. Украшен он был на совесть. По-мальчишечьи. Потому что папочка-ректор так решил. Я не влезала в гениальные замыслы местных талантов. И сейчас лицезрела жуткую смесь гирлянд из местных хвойных, летающих огоньков, иллюзорных рыцарей, дерущихся почему-то на шпагах. Галопирующих коней, везущих на себе беспамятных принцесс, несущихся следом драконов, пыхающих дымом. На огонь, видимо, запала у мальчиков не хватило. И слава Пресветлой, а то подпалили бы что-нибудь.

— Ангел, как тебе? — повел рукой лорд Свитан. Он сегодня был в своей форме королевского гвардейца — черный камзол, расшитый серебром, знаки магии в петлицах. К его четырем добавилась еще и бело-голубая искристая молния.