Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

Один выезд запомнился навсегда. Наташа — на Ветерке, её приятельница Юля — на хитром дончаке и я — на Илькуше. Сначала шли рысью, потом перешли на лёгкий галопчик. Хитрый дончак сразу почувствовал, что Юля сидит неуверенно, раскачал её и выбросил из седла. Пока я с ними разбирался, Ветерок подхватил Наталью, закусил удила и помчался в маточный табун. Наталья держалась, сколько могла, пытаясь скрутить ему голову, но в конце концов свалилась. Тренер учил никогда не отпускать повод. Она и не отпустила, и конь наступил ей на ногу: отпечаток подковы на ноге оставался больше года. Картина была невеселая: около маточного табуна лежит Наташа, над ней прыгает Ветерок, дико ржёт и рвётся в табун; посреди поля Юля пытается удержать дончака. Кое-как я их собрал, и мы в потрёпанном виде вернулись на завод, где нас уже ждали с нашими бутылками.

Я сдал на второй разряд, и мне дали собственного коня. Это и радость, и ответственность, и ежедневный труд. В то же время я начал преддипломную практику у И. В. Курчатова в Лаборатории измерительных приборов Академии наук СССР. И оказался перед выбором: кони или наука. Помучился, помучился и выбрал науку.

В ЛИПАН я попал после того, как Игорь Васильевич Курчатов послал своего заместителя Игоря Николаевича Головина на физфак отобрать студентов для написания дипломных работ в институте. Я оказался в списке отобранных из-за своих олимпиадных и выставочных дипломов. После собеседования началось оформление по линии медицины и режима. Надо сказать, вопреки распространённому мнению, что каждый второй студент был осведомителем, я с органами во время учёбы не сталкивался и даже не замечал их присутствия. В ЛИПАНе, конечно, я сразу попал в систему. Из-за особой секретности и роли Л. П. Берии как куратора проекта Минсредмаш и ЛИПАН были как бы сращены с органами. Я дал подписку о послушном поведении и до сих пор, по мере возможности, избегаю посещения ресторанов. Ходила шутка: «Почему водители в Средмаше не ругаются матом? Ответ: Когда принимали на работу, предупредили: будете повторять, что начальники говорят, сотрём в лагерную пыль!» При всей свирепости режима, в теоретическом отделе, куда я попал, царила атмосфера полной интеллектуальной свободы, как в семье или на другой планете. Поэтому более полувека работаю в институте и надеюсь свою трудовую карьеру здесь и закончить. «Нам целый мир чужбина; отечество нам — Царское Село» (А. С. Пушкин).

Моим научным руководителем назначили Сталия Иосифовича Брагинского, мы подружились и вместе работали, пока он не ушёл в геофизику и не уехал в Америку. Тема, которую он мне дал, звучала так: «Устойчивость Пуазейлева течения проводящей жидкости в продольном магнитном поле». Устойчивость Пуазейлева течения и без поля довольно каверзная задача. Говорили: «Гайзенберг хороший физик, если бы не его ошибочная теория устойчивости Пуазейлева течения». На самом деле он указал правильную дорогу асимптотического решения этой задачи с малым параметром при старшей производной. Но довести решение до конца В. Гайзенбергу не удалось. Это сделал китаец Ли в Америке во время войны. Публикации его были доступны только в библиотеке и только на английском языке. Кроме языка, пришлось довольно глубоко залезть в тонкости математической физики, что мне пригодилось в будущем. Магнитное поле делало картину более сложной из-за появления альфвеновских волн и резонансов, но в принципе это были технические сложности, как и численное решение дифуров на механическом арифмометре «Феликс». Правда, никто больше в мире за эту задачу не брался, но и интересовались ею немногие. Впоследствии мне удалось найти одного из них в парижском метро. Мы встретились, когда я искал дорогу на Монмартр, а он возвращался к своей девушке после операции на сердце. Он оказался профессором из Калтеха (Калифорния), только что закончил книгу об устойчивости Пуазейлева течения, половина которой содержала изложение моего диплома. Удивительно, но факт. Мы прекрасно провели ночь на Монмартре — он был особым гидом.

В добавление к задаче, поставленной Сталиком, я решил рассмотреть и влияние магнитного поля на устойчивость вращения проводящей жидкости, вспомнив мои упражнения со ртутью. Эта задача оказалась математически значительно проще, а физически — куда значительнее. Дело в том, что во Вселенной всё вращается и всё проводит ток: и планеты (металлическое ядро), и звёзды, и вещество, падающее на «чёрные дыры», и компактные звёзды (т. н. аккреационные диски), и галактики, и, возможно, вся Вселенная в целом. Обнаруженная мной в 1956 году неустойчивость везде оказывается существенной. Сейчас, как я уже отмечал, — это самая цитируемая моя статья, хотя за прошедшие полстолетия полной ясности так и нет. Это показывает, что настойчивость и постоянство в науке исключительно полезны, как говорил академик И. П. Павлов в своих известных лекциях об уме. Я до сих пор по мере сил занимаюсь этой проблемой.